Лихое времечко

Как во степи той бедовой
пал казак, глаза сомкнул,
вражич коня вороного
за собою умыкнул.

Стонут губы, повторяют:
– Пить, прошу, один глоток…
Ветер десны иссушает,
кровь течет как черный сок.

Вороны уже каркуют,
вблизь боятся подойти,
кровяные глазья щурят,
жаждят трапезы – еды.

Шевельнул казак рукою,
шашки не нащупал след,
потерял, знать, где то в бое,
сохранил хоть оберег.

Сжал он крестик пятернею,
раз еще открыл глаза:
– Небо, небушко родное,
ты прими скорей меня.

Морские рассказы

Два врага: морская история

На одной из старых шхун
два матроса – два врага,
та вражда уж сотни лун,
и ведется неспроста.

Позабыт сюжет той ссоры,
где то в кабаке лихом
начинался в виде спора,
а решился – кулаком.

Но вот злоба затаилась,
а негаданно судьба
черною водой пролилась
и на шхуне их свела.

Палуба, подлунный вечер,
нисползает ночи мгла,
вся команда спит беспечно,
но не спят те два врага.

Вышли, трубки закурили,
слово за слово – и спор,
ветры шквалом забурлили,
заглушили разговор.

Лишь блеснули два кинжала
тихо, крик не поднялся,
лишь поутру кровь смывала
с палубы морей вода.

Не осталось тел, и за борт,
то свидетелем луна,
как клубок со злого смрада,
скрылись в волнах на века.

Джин в бутылке

Век в бутылке джин томился,
барабанил сквозь стекло,
пузырился джин, сердился,
не видал ведь мир давно.

Спал на дне он океана
да в зеленом бутыле,
развлеченье – ураганы,
что еще найдешь на дне.

Рыбки стайками дразнились,
строил рожи осьминог,
джин, топорщив грозно крылья,
с пробкой справиться не мог.

И обет дает навечно,
кто освободит в веках,
вот тому он безупречно
верность вверит не в словах.

Все исполнит, а покуда
чрез зеленое стекло
смотрит джин на дна округу,
сбраживая злом вино.

Лодочка

Как на лодочке бедовой
распускались паруса,
дул попутно ветер вольный,
убегали берега.

То баюкалась волною,
то подстегивала плеть,
лодка пляской озорною
мчала – лишь бы уцелеть.

Круговерть в штормах и бурях,
после – штиль и немота.
Лодочка, ничуть не хмурясь,
мерно по морю плыла.

История Морского волка

Он был мальчишка, жил в порту,
в таверне маленькой у башни,
и говорил: «Вот подрасту,
как батя – уплыву на яхте».

И рисовал он корабли,
и карт листы съедал глазами,
сгорая от морской тоски,
читал Жюль Верна ночи с днями.

Но вот одной из тех ночей
пробрался юнгою на шхуну,
и, спрятавшись среди вещей,
уплыл легко в мечты лагуну.

Молчит история о том,
что был скандал и была порка,
то все оставим на потом,
то просто мелочь на задворках.

Он клятву дал служить морям,
обет – что не сойдет на берег,
и службу будет несть волнам,
он так сказал – он в то поверил.

Пропустим жизнь и моря соль,
скажу лишь коротко – он выжил,
он перенес шторма и боль,
и ураганы – гибель слышал.

Заматерел, как старый волк,
и грубым словом не гнушался,
и капитан в нем видел толк,
пират с почтением склонялся.

О нем неслась молва из слов
и байки, целые легенды,
мальчишка в прошлом – старый волк,
из порта призрачной таверны.

Женщина на корабле

Был бой с пиратами жестокий,
и пленница, что спасена,
не избежал корабль порока,
всему виной – бела княжна.

Примета старая недаром,
что женщина на корабле
посеет смуту, ревность, свару,
да просто с нею быть беде.

Итог – любовь у капитана,
помощник тоже в доле той,
и ни шторма, ни ураганы
столь не тревожили покой.

Дуэль на шпагах – благородство
и два смертельных острия,
не просто драка нищебродства,
а принцип духа, как стезя.

И обезглавлена команда,
что капитан, помощник вмиг —
лишь трупы, только возглас «Амба»,
девицы слышен скорбный крик.

Все в трауре плывут на берег,
виновница тех злостных бед,
еще в спасение не веря,
дает монашеский обет.

Корабельный пес

Матрос с походкою морскою
по порту брел, чудес искал,
был малость пьяненький, в раздолье,
хватал за юбки милых дам.

Тут пес бродячий приблудился,
хватает обувь, вот шпана!
Матрос сначала рассердился,
потом погладил шалуна.

Повел с собою на корабль,
котлетой накормил, мясцом,
подумал – может пес награда
и талисман в пути морском.

Он научил собаку трюкам,
и в рынду била та шутя,
и разгоняла злую скуку,
не ведома была тоска.

Так пес беспечно ошивался
не месяцы – считай, года, —
матрос столь кровно привязался,
пока не выпала беда.

Пес хворится, болеть вдруг начал,
не бегает, ползет ползком,
истек, наверно, век собачий,
и веет в душу холодком.

А на земле, сойдя на берег,
матрос