доведена до отчаяния, последствия чего мы с прискорбием наблюдаем теперь.
Четвертая опасность, которая подстерегает демократическую дипломатию, это — отсутствие точности. Неопределенность и расплывчатость демократической политики представляет собой ее самый большой недостаток. Дело не только в неопределенности, которая возникает в результате безответственного отношения суверенной демократии к принятым обязательствам, но в тенденции всех демократий (и особенно англо-саксонских) оказывать предпочтение неясным и успокоительным формулировкам перед точными и обязывающими. Эффективность дипломатии зависит от ее убедительности и уверенности, которую она внушает, но если политика уклоняется от обязательств, то и обслуживающая ее дипломатия будет неопределенной. В итоге часто бывает, что демократические правительства делают свои заявления по вопросам политики туманным и двусмысленным языком и создают трудности, которых они хотели бы избежать.
Неточность — не единственное искушение, которому подвержен демократический государственный деятель или дипломат. Чтобы его политика пользовалась успехом у рядовых граждан, он готов подчеркнуть эмоциональную, драматическую и моральную сторону вопроса и скрыть практическую сторону. В некоторых крайних случаях это ведет к лицемерию. Защищая жизненные национальные интересы, он уверяет, что защищает какую-то абстрактную идею. Этому искушению легко поддаются британские государственные деятели.
Вышеперечисленные соображения касались, главным образом, изменений в дипломатической теории в результате демократического контроля внешней политики. Новые проблемы возникли и в дипломатической практике.
Первая проблема — это гласность, так как суверенная демократия должна быть в курсе дел. Печатным станком как союзником дипломатии пользовались еще во времена Свифта и Утрехтского мира[49]. Каннинг и Пальмерстон, как мы это уже видели, глубоко верили в просвещенное общественное мнение. Во второй половине XIX века велико было влияние газет типа «Times». Кавур в Италии и Бисмарк в Германии больше использовали газеты для тайной дипломатии, чем для явной. Бисмарк не гнушался сам фабриковать письма и статьи, которые должны были служить его политике.
В настоящее время дело обстоит иначе. В государствах недемократических пресса служит целям пропаганды. В демократических странах она употребляется для информации и воспитания. Однако удовлетворительное согласование прав и нужд печати с требованиями осторожности должно быть еще найдено. В Великобритании, где пресса обладает чувством ответственности и независимости, эта проблема не стоит остро. В других странах, где пресса может быть продажна и часто сенсационна, гласность оказалась не другом, а врагом разумной дипломатии.
В довоенной Европе вопрос о гласности разрешался дипломатами по-разному. Теперь, как и раньше на континенте, министр иностранных дел или министерство покровительствуют определенным газетам или агентствам. Они вежливо называются «инспирированной», а менее вежливо «рептильной» печатью. В Великобритании принято было делать довольно туманное различие между «ответственными» и «безответственными» газетами. К последней категории причислялись газеты и журналы, не слишком благожелательно относящиеся к правительству. С появлением демократической дипломатии система фаворитизма стала невозможной, и даже Даунинг-стрит организовал отдел печати.
Теперешняя британская система хотя и не идеальна, но работает удовлетворительно. Там, где речь идет о «новостях», лояльно пытаются не делать различий между газетами. Что касается вопросов «руководства» общественным мнением, то ясно, что не все корреспонденты (независимо от того, работают ли они в правительственных или оппозиционных газетах) одинаково опытны, разумны и надежны. И неизбежно, что только лучшие пользуются большим доверием. Эта система не возбуждала серьезного недовольства.
Сложнее, чем вопрос о взаимоотношениях между прессой и министерством иностранных дел, стоит вопрос о впечатлении, которое свободная пресса производит на общественное мнение континента. Иностранные правительства не верят, что британская пресса не зависит от министерства иностранных дел. Если «Times» публикует статью, излагающую мнение, отличающееся от официального мнения, иностранные наблюдатели не верят, что редакция излагает свою точку зрения, а предполагают, что министерство иностранных дел пустило «пробный шар». Если какая-либо крупная газета нападает на правительство, иностранные наблюдатели считают, что это — попытка правительства «узнать общественное мнение». Эти ошибочные представления ведут к недоразумениям. С одной стороны, они побуждают иностранные правительства считать, что разногласия, существующие среди общественного мнения Великобритании, или колебания правительства более значительны, чем на самом деле, с другой — они считают министерство ответственным за все нападки на иностранные государства или на тех или иных государственных деятелей за границей, хотя министерство при всем своем желании ничего не могло сделать, чтобы эти нападки предотвратить.
Польза, приносимая свободной прессой, настолько велика по сравнению с вредом, что не следует пугаться этой проблемы демократической дипломатии. Это только очень незначительное неудобство.
Более опасно нововведение дипломатической практики, а именно тенденция демократических стран разрешать политическим деятелям принимать личное участие в переговорах. Ясно, бывают случаи, когда необходимо, чтобы министр иностранных дел или глава кабинета присутствовал на важных конференциях, однако не следует поощрять частые взаимные визиты министров иностранных дел. Такие визиты вызывают надежды у публики, ведут к недоразумениям и создают замешательство. Министры не всегда обладают достаточным временем, чтобы при визитах спокойно и терпеливо обсуждать
