обладающих большим опытом и лучше, чем он, знающих страну и тот или иной вопрос. Оно делает его легко уязвимым для лести или нападения лиц, с которыми он ведет переговоры. Тщеславие способствует выработке слишком субъективных взглядов на характер и задачи дипломата и иногда даже заставляет предпочитать яркий, но нежелательный успех не бросающемуся в глаза, но более осторожному компромиссу. Оно побуждает его хвастать победами и этим вызывает ненависть побежденных. Тщеславие может даже помешать ему в критический момент сознаться своему правительству, что его предсказания или информация были неверны. Тщеславие приводит к тому, что он вызывает ненужные трения в незначительных вопросах, касающихся положения в светском обществе. Оно может заставить его оскорблять своим чванством, снобизмом или вульгарностью. Тщеславие— корень неосторожных поступков и бестактности. Оно толкает страдающих этим недостатком к проявлению краснобайства и к большим дипломатическим порокам — иронии, эпиграммам, необоснованным обвинениям и колким ответам… Оно заставляет посла не сознаваться даже самому себе, что он не настолько владеет турецким, персидским, китайским и русским языками, чтобы в важных вопросах обходиться без переводчика. Тщеславие может породить опасную иллюзию, свойственную часто профессиональным дипломатам, что его пост — это центр дипломатической вселенной и что министерство иностранных дел только из-за слепоты и упрямства не следует его советам. Оно может подвести его, заставляя отзываться перед посетившими его политическими деятелями или журналистами вероломно и лукаво о своем министре иностранных дел. Тщеславие может породить и прочие недостатки— неточность, легкую возбудимость, нетерпение и даже лживость. Из всех недостатков дипломатов, а их много, тщеславие — наиболее распространенный и наиболее вредный недостаток.
Среди несчастий, к которым приводит тщеславие, есть одно, особенно влияющее на практику переговоров, это — самодовольство. Оно ведет к потере гибкости и проницательности.
Дипломаты, особенно те из них, которые находятся на незначительных постах и выше не пойдут, переходят постепенно от обычного человеческого тщеславия к преувеличенному сознанию своей особой важности. Весь уклад жизни дипломата — церемонии, придворные приемы, просторные особняки, лакеи и еда — приводят к растущему склерозированию личности. Такие люди к старости приобретают склонность к замедленным движениям и речи, а также замедленному соображению, что придает им напыщенный вид. Де Норпуа, правда, не является обычным типом современного дипломата. Если неправильно смотреть на него, как на образец, следует видеть в нем предостережение.
Если это склерозирование поражает не очень талантливого дипломата, оно лишает его способности приспособляться. Он больше не реагирует с прежней эластичностью на явления, которые он порицает, или на идеи, с которыми он мало знаком. Этот недостаток — удел тех, кто без борьбы поддается действию приближающейся старости. Но у дипломата это вызывает настоящее уменьшение дееспособности, так как способность приспособляться или ставить себя в положение другого имеет большое значение для успеха переговоров.
Разрешите еще раз процитировать Кальера:
«Для лица, ведущего переговоры, важно быть в состоянии отрешиться от собственного мнения, чтобы поставить себя в положение государя, с которым он ведет переговоры. Он должен быть в состоянии перевоплотиться в него и понять его взгляды и склонности. Он должен спросить себя: "Если бы я был на месте государя, обладал его властью и находился под влиянием его предрассудков и страстей, какое бы воздействие оказали на меня мои доводы?"»
Потеря способности приспособляться сопровождается потерей воображения. Для молодого дипломата воображение часто ловушка. «Pas de fantaisie» [ «Не фантазировать»] — был совет, к слову сказать, не принесший плодов, который старший Бюлов дал своему более прославившемуся сыну. Однако если старый дипломат теряет дар воображения, он превращается в нагруженное судно без парусов. Он перестает реагировать на новые ветры, дующие с его родины, и даже на штормы, которые могут внезапно возникнуть в стране его пребывания. Он становится настолько самодовольным, что перестает интересоваться психологией других. А так как психологическая подвижность — один из наиболее важных факторов в переговорах, инертный дипломат становится бесполезным.
Разрешите закончить эту главу седьмой великой добродетелью идеального дипломата — лояльностью.
Профессиональный дипломат находится под воздействием разных, подчас противоречивых, обязательств лояльности. Он должен быть лоялен в отношении своего повелителя, правительства, министра и министерства, своих сотрудников, до известной степени в отношении дипломатического корпуса столицы пребывания. Он должен быть лоялен по отношению к британской колонии и ее коммерческим интересам. Он обязан сохранить особый вид лояльности в отношении правительства, при котором он аккредитован, и министра, с которым он ведет переговоры.
Среди дипломатов, проживших долго за границей и быть может потерявших контакт с родным народом и со своим министерством иностранных дел, замечается тенденция, при которой их лояльность приобретает весьма туманные очертания. Некоторые из них способны настолько сентиментально полюбить страну своего пребывания, что перестают замечать ее недостатки, другие начинают ненавидеть ее с такой силой, что становятся нечувствительными к ее достоинствам. Между ними могут оказаться такие, которые, полагая, что функции посла — это создавать «хорошие отношения» с иностранными правительствами, смешивают цель со средствами и рассматривают «хорошие отношения» не как часть своих функций, а как единственную цель своей деятельности. Сосредоточение всего внимания на задачах только своей миссии может заставить забыть, что его страна имеет посольства еще и в других столицах и что единственно центральный авторитетный орган — министерство иностранных дел — обладает всеми источниками информации и
