Я вспомнил, как плакала Танни и то, как ее колотила Шейла. А потом и ее смерть. Мне вдруг тоже стало ее немного жаль, но, я тут же, подавил в себе это чувство. Глупая дура заслужила это. Впрочем, мы были не умнее ее. Я клял себя за то, что так легко угодил в ловушку Лейдо. Я полусидел, облокотившись на правый локоть, и думал, а мысли, словно черное воронье, кружились в моей голове. Тавиш молчал, а через какое-то время я услышал его мерное дыхание с легким присвистом. Он уснул. Мне же спать не хотелось вовсе. Голова раскалывалась, спина ныла и при каждом движение вспыхивала, словно на нее плеснули кипятка.
Не знаю, сколько прошло времени пока нам не принесли еды и воды. Непонятного происхождения похлебка с плавающими кусочками чего-то по вкусу неопределяемого, сухой, словно камень кусок ржаного хлеба, да деревянная кружка воды вкусом напоминавшая мочу. Затем нас вновь оставили одних. Я немного поел, размачивая хлеб в похлебке, и выпил противную воду. Голова закружилась, и меня чуть было не вырвало, всем тем, что я только что проглотил.
Через какое-то время пришел мастер Лайкиом. Сначала, осмотрев мою голову, он помазал висок холодной жирной мазью, но повязку накладывать больше не стал. Потом он добрался до моей спины, и тихо ругаясь себе под нос, начал снимать мои повязки. Когда он отрывал последние слои, присохшие к моим ранам, я кричал, и под конец чуть было не потерял сознание. В конце концов, мастер закончил, смазал мои раны той же мазью, и наложил новые повязки. Затем он занялся спиной Тавиша. Закончив с Паледо, он быстро удалился, что-то бурча себя под нос.
И вновь одиночество, прерываемое периодическим писком и шебуршанием крыс, да недолгими разговорами с Тавишом. В основном мы разговаривали на отвлеченные темы, ни разу не упомянув о его наказание. Но однажды он заговорил об этом сам. Я уже засыпал лежа в углу своей камеры на грязной соломе, когда услышал его голос.
– Может быть, это и к лучшему, – произнес он, так как будто обращался сам к себе, – если я стану Искателем. Это ведь тоже не плохо. Все лучше, чем болтаться в петле.
– Может быть, – пробурчал я. У меня раскалывалась голова, и я хотел спать. Но Тавиш, по всей видимости, был настроен на разговор.
– А всего этого могло бы и не быть, – печально вздохнул он. – Жил бы сейчас в свое удовольствие. Пил хорошее вино, вкусно ел, спал вдосталь рядом с какой-нибудь хорошенькой девушкой или даже двумя, а может быть даже женился на какой-нибудь с благородной фамилией и преданным. Я одел бы черный камзол с гербом моего дома, танцевал с сестрами, целовал невесту, ел бы вкусную еду, не то что эти помои, – я услышал бряканье миски, которую откинул Тавиш, – а по окончанию вечера повел бы свою невесту в спальню и там…
– Кто ж тебе не давал, – устало ответил я, прерывая его мечтания.
– Мой папаша с его леди Селисой. Семья Паледо одна из древнейших в Сайдеро. Наш родовой дом в Малене находится в Круге Цветов недалеко от здания преториата. Мать умерла, когда мне было девять, а моей младшей сестренке Клэр шесть. Лиама, старшая сестра, к тому времени уже вышла замуж за Гизвора Виртола, представителя еще одной старой фамилии Собруна. Отец после смерти матери изменился. Он стал уделять нам все меньше внимания и с головой ушел в работу. Клэр плакала по ночам, скучая по матери и по отцу тоже. И именно мне приходилось ее успокаивать. По ночам она прибегала ко мне, и я говорил ей, что все будет хорошо.
Тавиш на мгновение замолчал. Я привстал на локте, внимательно слушая. Никогда еще в его голосе не было столько печали и сожаления.
– А потом он решил жениться. На Селисе Кризод. Намного моложе отца, ей было немногим больше моей сестры. Надо отдать ей должное, она была очень эффектной женщиной, да и ума и хитрости ей было не занимать. Род ее обеднел, и находился на грани полного банкротства, и родство с моей семьей сулило Кризод спасением и выходом из долговой ямы. Ее семья была должна и моему отцу, причем довольно приличную сумму. Именно на одной из встреч по взысканию долга мой отец увидел Селису. И потерял свою дурную голову. Ох, если бы Лиама тогда была рядом, она бы его образумила. Но ее не было, а потом уже стало слишком поздно. Селиса быстро вошла в нашу семью и поселилась в нашем доме. А отец стал готовиться к свадьбе и, в качестве свадебного подарка своей молодой жене, он простил долг ее семье. Поначалу она мне даже понравилась. Она играла с Клэр, со мной обращалась ласково и приветливо. Все бы, наверное, этим и закончилось, если бы я не подслушал разговор Селисы с ее кузиной Брудли в саду. И голос ее тогда в корне отличался от того ласкового и приветливого, что она использовала в разговоре с нами. Она обозвала моего отца престарелым дуралеем и безвкусным мужланом, а нас маленькими, мерзкими, назойливыми крысятами. Потом она, смеясь, заявила, что дождется свадьбы, а затем сделает все, чтобы прибрать наше состояние к своим рукам. И еще сказала, что ждет ребенка, и когда мой отец узнает об этом, то он положит к ее ногам все, что она пожелает, и она сможет крутить им как угодно. Ее ребенок унаследует все, а от нас она, так или иначе, избавиться. Когда я все это услышал, мной овладел страх, в равной степени с ненавистью к этой стерве. Отцу это было рассказывать бесполезно и я, дождавшись, когда к нам в гости приедет Лиама со своим мужем рассказал все ей. Но эта дура мне не поверила. Мне не поверила сестра, которую я любил и всегда слушался. И мало того, она рассказала все Селисе, думая что это мои глупые шутки. Да еще и поздравила с беременностью. Та поблагодарив, лишь широко улыбнулась и сказала что это все мое разыгравшееся воображение из-за смерти матери и то что я не желаю видеть никого кроме нее возле отца. Но взгляд, которым она одарила меня, говоря все это, надо было видеть. И тогда я понял, что мне конец. Нам всем конец, если я ничего не предприму. И я в ту же ночь, прокравшись в спальню отца, удушил спящую Селису, закрыв ей лицо подушкой. Она умерла вместе со своим ублюдком в чреве. Не знаю, откуда во мне взялось тогда столько силы на это, наверное, я слишком боялся ее. Это было за два дня до свадьбы. Отец застал меня там же с подушкой в руках. Он пришел в ужас от увиденного. Я попытался объяснить, почему я так поступил, но он ничего не хотел слушать. Он прогнал меня из дома в ту же ночь, дав, правда, немного денег в придачу. А через несколько дней
