озорным, как мышь; он станет лакать молоко, как кошка; он будет бросаться на других животных, как собака; он будет диким, как кабан; он станет могучим, как слон; он будет непристойным в своем поведении, как обезьяна. Наконец, он будет надменным и властолюбивым, как царица».
Это повествование утомило Бадра: оно забирало у него силы подобно тому, как извлекается опиум из недозрелых коробочек мака.
–
– Почему именно сейчас, Бадр? – спросил он. – Почему ты рассказал мне это именно сейчас, в этом месте?
Мавр некоторое время молчал, давая возможность темной горькой жидкости стечь по его горлу.
– Я думал о женщинах, которых знал.
Джон Грант заерзал, разминая мышцы и суставы, которые затекли, пока он сидел неподвижно и слушал рассказ мавра.
– Ну и что? – спросил он.
– У меня когда-то был ребенок, – сказал Бадр. – Дочь.
Джон Грант широко раскрыл от удивления глаза. Он первым делом подумал, что этот великан, наверное, бредит.
– И где она теперь? – спросил он.
Бадр ответил не сразу. Его взгляд был устремлен к полоске солнечного света, и он улыбался чему-то, что видел там.
– Твой отец сделал меня твоим опекуном, – сказал он. – И я считаю себя счастливейшим из людей. Я хотел бы попросить тебя позаботиться о моей дочери, если в этом возникнет необходимость. Позаботиться о том, чтобы она была в безопасности.
– Но где я найду ее? – спросил Джон Грант.
Ему показалось, что он играет сейчас в детскую игру, в которой дети воображают себя какими-то другими людьми.
– В центре мира, – сказал Бадр. Его голос был сухим, как опавшие осенью листья. – В Великом Городе Константинополе. Да простит меня Господь… Я даже не знаю ее имени, но ее мать звали Изабелла… Изабелла Критовул… Иззи.
Когда Бадр умолк, Джон Грант стал внимательно рассматривать своего старшего друга, стараясь запомнить мельчайшие черточки его внешнего облика.
Дочь? Утраченная любовь? Еще одна жизнь – или жизни? Ему показалось, что время ускользает от него, как ускользает песок через узенькое отверстие в песочных часах, – и вместе с ним от него ускользнет правда.
– Почему ты провел эти годы со мной? – спросил он. – Почему ты здесь, на войне, а не дома?
Последовала еще одна пауза. Бадр поморщился от боли, меняя положение тела для того, чтобы побольше капелек живительной жидкости попали к нему в желудок. Наркотик уже достиг его мозга, словно нахлынувшая теплая волна.
– Константинополь никогда не был моим домом, – наконец сказал он. – Он был мне домом не больше, чем эта пещера.
Он хотел было засмеяться, однако звуки, которые сорвались с его губ, скорее были похожи на рычание.
– Что стало с твоим ребенком? – продолжал расспрашивать Джон Грант. – И что стало с Изабеллой?
Бадр медленно и глубоко вздохнул.
– Она тоже не была моей, – после довольно продолжительного молчания ответил он. – Я нуждался в ней… Я нуждался в них…
– Тогда почему ты жил без них? – не скрывая своего удивления, произнес Джон Грант. – Как… как ты мог жить без… без своей плоти и крови?
– Как бы долго и сильно мы ни любили человека, нам никогда не узнать его по-настоящему, не узнать в полной мере, – сказал Бадр.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джон Грант.
Сознание Бадра уже плыло, словно судно, дрейфующее в океане.
– Я думал о твоей матери, – наконец сказал он.
– Почему?
Джону Гранту не терпелось узнать что-нибудь еще об Иззи и дочери мавра, но ответы Бадра, не всегда понятные, уводили обоих то в одну, то в другую сторону. Мысли раненого мавра мерцали, как северное сияние, и поэтому не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ними, куда бы они ни вели.
– Я имею в виду, что Джесси Грант представляла собой нечто большее, чем могло показаться с первого взгляда… – глухо произнес Бадр.
Он почувствовал, как еще одна теплая волна, поднявшись из груди и проследовав мимо подбородка, накрыла его голову. Эта волна смыла следующую мысль еще до того, как та была озвучена. Затем, потеряв свою силу, волна отступила, возвращая ясность сознания. Это все произошло за несколько секунд, но ему показалось, что прошел целый час.
Джон Грант снова обратил внимание на биение, которое отдавалось на его скулах и кончиках пальцев. Оно было более быстрым и сильным, чем раньше. Охватившее юношу беспокойство помешало ему осознать, что это было вовсе не неровное биение одного удрученного сердца, – это смешивались биения двух сердец.
15
– Джесси Грант была твоей матерью, но не только ею, – сказал Бадр Хасан. – Она была женщиной, которую любил твой отец. Она была
