VIII
«Muchos van рог lana у vuelvan trasquillados…»
Первым моим впечатлением, когда сознание ко мне вернулось, было ощущение короткой ровной тряски, вызвавшей у меня в памяти картину недавней поездки на «Га-туне». Но почти тотчас же мучительная боль в затылке заставила меня окончательно очнуться, и я с невольным стоном приподнялся…
Вернее, — сделал попытку приподняться, но совершенно безуспешно и только тут заметил, что я вишу на воздухе, поддерживаемый дюжими руками четырех быстро идущих дикарей. Скуластая физиономия одного из них склонилась надо мной, осклабилась в улыбку и исчезла. Передние не обернулись…
Восток уже алел, окрашивая розоватой дымкой гряду серебристо-серых облачков. Кокосовые пальмы точно сквозь землю провалились и, вместо них, вокруг виднелась высокая трава, волнуемая предрассветным ветерком.
Сзади послышался шум голосов, гортанные выкрики и топот, с каждой минутой становившийся все ближе. Скоро он поравнялся с нами. Я повернул голову и сразу же увидел Суареса, окруженного целой толпой приземистых индейцев…
«Тропический скиталец» пренебрежительно посматривал на свою свиту и криво усмехался. Рядом шагал насупленный дон Педро, а на голову ниже их обоих то подымались над толпой, то снова пропадали два-три помятых сомбреро, должно быть, на наших соучастниках по происшествиям минувшей ночи…
Теперь все было ясно.
Похитившие девушку индейцы предвидели возможность погони за собой или узнали через лазутчиков о нашем выступлении за ними; устроили засаду и, в результате, мы все попались в эту нехитрую ловушку. Даже хваленая опытность Родриго, и та здесь спасовала! Но что же будет дальше?.. Они могли нас перебить, но этого не сделали. Отсюда ясно… Какая ерунда! Конечно, мы все живы, но почем знать, не ожидают ли нас пытки, при которых сама смерть становится желанной.
Я вспомнил сатанински замученных американских пионеров, оскальпированных и заживо сожженных на кострах, и сердце мое сжалось, а рука, свободная до локтя, невольно потянулась к волосам.
— Не беспокойтесь, mi querido, — раздался невозмутимый голос Суареса. — Здесь скальпов не снимают. Это — специфически северная мода, которой местные жители не признают… Я готов поручиться за целость вашей шевелюры.
Ну, слава Богу, — индейцы позволяют нам говорить, хоть в этом мы свободны…
— Родриго, ради всего святого, вы не узнали, где Аннита?
— Идет со мной рядом и с удовольствием пожмет вам руку, если вы только согласитесь отказаться от вашего комфортабельного ложа.
— Но ведь меня не отпускают!..
— Простите, — вас несут, так как считают, что вы после падения на камни не в состоянии идти. Простая любезность со стороны этих господ — и только!
— Но я уже пытался избавиться от их услуг, и никакого впечатления.
— Попробуйте лягаться, — подействует, даю вам слово!
Недолго думая, я затрепыхался, как пойманная рыба…
Поддерживавшие меня дикари мгновенно расступились.
— Прекрасно! — приветствовал мое освобождение Суарес. — Скорее подымайтесь — земля еще сырая…
Я вскочил на ноги.
Индейцы корчились от смеха, но мне было не до того. Толпа, окружавшая пленников, раздвинулась, и в глубине ее уже виднелась стройная девичья фигурка…
Через секунду я очутился рядом с нею…
— Благодарю вас, Мигуэль! Я слышала, как вы меня искали, но рот у меня был заткнут, и я вам не могла ответить… Вы не представите себе, как тяжело мне сознавать, что я всему виной!
— Конечно, ты! — свирепо пробурчал ее родитель прежде, чем я успел ей возразить.
Но тут вмешался Суарес:
— Оставьте, Педро! — произнес он. — И несправедливо, и глупо упрекать ребенка… Тем более, что вся ответственность за этот инцидент должна была бы лечь на ваши собственные плечи.
— Благодарю покорно! В своем ли вы уме, сеньор?..
— Как нельзя больше… Вы не предупредили сеньориту, вы ей позволили одной уйти из лагеря, точно мы остановились не на опушке девственного леса, а в благоустроенном общественном саду. Дон Мигуэль, не знающий ни местности, ни здешних нравов, — и тот был перепуган, а вы?.. Так мог вести
