другого. Я еще днем заметил его во дворе среди других работников, так что без боязни мог подойти к нему, чтобы узнать, в чем дело.
— Не надо туда ходить, senor, — забормотал он, едва только я продрался сквозь какие-то кусты и очутился под стеной, — лошадь ваша готова, вот я держу ее.
Всего, чего угодно, но только этого я уж никак не ожидал!
— Лошадь?! Ты говоришь, моя лошадь здесь?
— Здесь, senor! И пончо здесь; укутайтесь — теплее будет.
— Но какой же дьявол надоумил тебя привести ее сюда?
— Зачем же дьявол?.. Не годится ночью говорить о нем. А только все сеньоры, что приезжают к нам, выскакивают ночью из окна и уезжают из фазенды. Сначала дон Игнасио приказывал мне седлать их лошадей и приводить сюда, ну, а теперь и без него я это знаю.
Чумазый конюх был, несомненно, глуп, как целый пень пробкового дуба, но я в его пояснениях и не нуждался. Систематичность ночных побегов из фазенды сама по себе была достаточно красноречива, и у меня уже мелькнула смутная догадка.
Я не спал, заметил змей и выскочил из комнаты. Ну, а те, что засыпали и все-таки спасались бегством при благосклонном участии senor Игнасио и этого пеона? Ведь они могли обнаружить присутствие змей, только проснувшись. А между тем, влетели они в комнату почти бесшумно, — следовательно… Следовательно, будило их прикосновение гадов к телу. Но почему же тогда змеи их не кусали?..
И вдруг точно молния сверкнула у меня в сознании:
— Ах, черт возьми, ядовитые зубы у них вырваны, — вот и разгадка! — И я неудержимо расхохотался.
— Senor, поторопитесь, — послышался нетерпеливый голос конюха, — скоро светать начнет.
— Прекрасно, можешь отвести лошадь на конюшню, — я не поеду.
Подойдя к дому, я обернулся, но голова конюха по-прежнему торчала над стеной и уж не знаю, чем он был больше изумлен, — серебряной монетой, которую я ему бросил на прощание, или моим возвращением в комнату тем же необычайным путем, то есть — через окно.
— Да, — думал я, сидя уже на подоконнике, — ночи с такой ледяной росой — явление не совсем обычное для Коретибы. Мне повезло… Нет ничего мудреного, что все мои предшественники, выскочив полусонными из своей комнаты и не подвергаясь отрезвляющему влиянию холода, не особенно были склонны думать о причинах чего бы то ни было и собеседовать с пеоном, а просто вскакивали на услужливо им поданную лошадь и сломя голову уносились из фазенды. Ай да senor Игнасио, вы, оказывается, не только чревовещатель, но и недурной психолог!
Выловив всех змеек и повыбрасывав их обратно в сад, но только каждую уже в отдельности, я с удовольствием почувствовал, что моя бессонница исчезла без следа, и потому, притворив как следует окно, снова улегся и сразу же уснул.
Но спал я на этот раз, против обыкновения, довольно чутко.
Прошло, вероятно, не больше трех или четырех часов, как под дверями моей комнаты послышалось какое-то шушуканье, заставившее меня открыть глаза. Я приподнялся на постели и прислушался.
— Что, спит или уехал? — голос, по-видимому, донны Мануэлы.
— Должно быть, спит, senora, — ничего не слышно.
— А кому же здесь шуметь, если он уехал? Вечно ты говоришь глупости. А где Пепита?
— Побежала в конюшню, посмотреть лошадь caballero.
— Не беспокойтесь, — подал я голос, убедившись, что за дверями, кроме «спасенной» и ее горничной, нет никого, — я не уехал и уже встаю.
— Хвала Иисусу! Ах, senor, как я тревожилась! — посыпалось после минутного молчания из-за дверей. — Я не предупредила вас, — дом у нас старый, а привидения пугают иногда людей, к ним непривычных. Недавно еще один почтенный гость убежал через окно и, не попрощавшись с нами, уехал из фазенды. Так вас ничто не потревожило? Благодарение Господу! До завтрака, senor! — и за последними словами по коридору послышались поспешно удаляющиеся шаги.
Если я и сомневался до этой минуты, то уж теперь был совершенно убежден, что донна Мануэла не знает ничего и, вероятно, объясняет все происходившие раньше неудачи особыми видами, которые имеются у привидений насчет Розиты и меня. Но, волей небес, колючий кустарник, через который мне этой ночью пришлось два раза продираться: к стене и обратно в сад — стал Рубиконом, через который я мужественно перешел, и отступать теперь не приходилось.
Придя к такому заключению, я поспешил одеться и присоединиться к обществу, уже собравшемуся в столовой.
Senor Игнасио, чего уж я совсем не ожидал, оказался на этот раз неподражаемо любезным и остроумным собеседником, так что веселый смех ни на минуту не умолкал за завтраком, а затем продолжался и в саду, куда мы вскоре перешли из-за стола.
