зарубками. — Вот, хозяин: на этой было 54 яблока, три упало — осталось 51…
Фазендадо заглянул в свою тетрадку.
— Так! — согласился он. — А где упавшие?..
Негр подал, и странный граф начал их внимательно рассматривать; потом разрезал яблоки пополам:
— Вот так-то лучше, чтоб не подменил. Возьми и снижи на шнурок, а потом повесь на солнце. А прежние-то у тебя целы, старый шакал, — ведь я им счет веду… Незаметно не украдешь…
— Все целы, хозяин, все!.. Как глаз их берегу!.. — отвечал негр с каким-то даже торжеством.
Старикашка развернул свою тетрадку и начал писать, бормоча:
— Снизано еще два яблока, т. е. четыре половинки. Хорошо!.. Ну, а теперь, с 10-го № где два яблока?
— Вот, хозяин… Тоже упало оно…
— Одно, а другое где?..
— Простите, хозяин: не досмотрел, а, может, оно и еще гнилей было, так, упав, и рассыпалось…
— Как?.. Пропало? Да что ты разорить меня хочешь?.. Лучше других, должно быть, оказалось, так ты его и продал. Гляди, Себастьяо! Понравится свои деньжонки иметь, так, чего доброго, ты и дальше пустишься, — сегодня яблоко, а завтра мой сундук!..
— Помилуйте, хозяин! В мои ли годы за дрянное яблоко душу продавать?.. Да кто и купит-то его, — своих у каждого достаточно…
— Да, тебя послушай только… Наказать, однако, надобно… Вот что, старый, ты сегодня не ходи обедать… Слышишь?..
— Хозяин! да и вчера весь день мы на маниоке да на воде сидели!..
— Не без всего же!.. Маниока и вода! Иной ботокуд и того не имеет. К тому же, вчера и день был особенный, — этого числа скончался мой двоюродный дедушка, так неужели же я, ради его памяти, должен был позволить вам пображничать?
— Так хоть сегодня позвольте подкрепиться чем-нибудь?
— А за что? Сегодня все вы без обеда! Мажордомо заумничал: я сказал — маниоки, а он дал маиса… Маниоки не дал он, а маиса я не даю, — не умничай! Cochero не дал водовозу лошади, потому что она больна, а тот, дурак, вздумал на себе воду возить; не умничай — оба без обеда!.. А эта ветреница, служанка Манолы, вздумала щепками огонь разводить для утюга — без обеда! Не для тебя ж и Пеппе жечь дрова, портить провизию и мои горшки? Да ты же вот и провинился, а Пеппе наверное провинится…
Не знаю, чем бы окончился этот оригинальный разговор, но тут мы оба сочли нужным обнаружить свое присутствие… Однако, неожиданное появление сына произвело весьма слабое впечатление на старика.
— Карлос! — начал он недовольным тоном, — ты зачем таскаешься по саду? Я думал: ты в Монтевидео, а выходит…
— Здравствуйте, батюшка!.. Можете меня поздравить: я произведен…
— Здравствуй!.. Поздравляю…
— Я ненадолго, батюшка: через неделю должен уже быть на месте…
— Что ж делать, дорогой?.. Военная служба требует аккуратности и строго взыскивает за неисправность… Поспеши, мой друг!.. Наш обед не скоро, — ждать не стоит… До свидание!..
— Но вы знаете, батюшка, — я отпущен к вам для экипировки и без нее вернуться в Монтевидео не могу!..
— Что за странность?.. Я ведь не портной, чтобы обшивать тебя. На месте сошьют гораздо лучше, чем у нас…
— Я здесь и не собираюсь шить… Дайте вы мне только денег; хотя бы и немного…
Старик подозрительно усмехнулся.
— Денег?.. Сколько же тебе их надобно?..
— Чтобы хватило на самое необходимое, без чего абсолютно невозможно обойтись, мне нужно будет тысячу мильрейсов.
Физиономию графа де Пирасикаба так и перекосило.
— Ты… ся… чу миль… рей… сов! — воскликнул он задыхающимся голосом. — Карлос, что ты? И выговорить вдруг этакой пропасти денег невозможно, не то — чтоб издержать! Ведь в тысяче мильрейсов одних только мильрейсов… ровно тысяча!.. Ты… ся… ча! Уф! Начни-ка считать: один, два, три, четыре… Куда!.. Сколько времени на это надобно… А ты вдруг — тысяча!..
— Кто же мне тогда поможет, если вы, батюшка, откажете?…
— Да, ты прав!.. Прав, друг мой, дитя мое!.. Я обязан помочь тебе, и потому дам тебе…
Карлос так и замер в ожидании…
— Дам тебе, — продолжал с убийственным хладнокровием его родитель, — дам тебе… хорошей совет. Во-первых, обдумаем, нельзя ли этот же мундир переделать на офицерский? Выворотить его, знаешь, вычистить, перекрасить…
— Что вы, батюшка! — едва на шел в себе силы возразить разочарованный Карлос. — Сукно на нем совсем не офицерское, да и широк он, а теперь их шьют гораздо уже…
