— Вот то-то и есть, что все вы, военные, гонитесь за внешностью, а о пользе нисколько не заботитесь — носили бы солдатское сукно, тогда бы и при революциях вас меньше убивали… Потом сукно… Скажи, пожалуйста, зачем сукно под таким солнцем?
— Но ведь вы же сами, батюшка…
— Я!.. Не могу же я, граф де Пирасикаба, ходить в парусиновой блузе, как заурядный фазендадо?.. Да и сюртук мой достался мне еще от твоего деда… Он вообще был расточителен… Однако, мы не кончили… Если уж это так необходимо, то я, так и быть, подарю тебе… тоже твоего покойного дедушки… зеленый плащ! Ширины он необъятной!.. Вот у тебя, мой милый, и выйдет из него две мундирных пары: парадная и на каждый день…
— Да он расползается совсем, этот плащ!.. И цвет неподходящий.
— Цвет!.. Цвет — пустяки, — и перекрасить можно…
— Батюшка! сделайте милость — не откажите мне, — я вас уже очень не скоро попрошу о чем-нибудь.
— Не умел ты слушаться меня, милый мой, — помнишь, как отговаривал я тебя от военной службы?.. Донашивал бы ты теперь моего отца, а твоего деда, сюртуки и на твой век хватило б их, а так что они — мертвый капитал! Молодость! Думать не умеете!.. Однако я, как нежный и заботливый отец, дарю тебе… широкий, целый суконный плащ!..
— Оставим это лучше, батюшка!
— Оставим, оставим, друг мой!.. Тебе ведь некогда, — ты спешишь… При другом свидании поговорим. Обед не скоро, так что — прощай!.. Засвидетельствуй мое почтение полковнику и поблагодари за производство.
— Но не могу же я возвратиться без денег, батюшка!.. Не должен ли вам кто-нибудь?.. Позвольте мне получить…
— Вот и прекрасно! У меня как раз есть вексель на триста мильрейсов, а с процентами наберется и требуемая сумма, потому что уже лет двадцать, как он просрочен.
— И вы до сих пор не представляли ко взысканию?..
— Из сострадания, мой друг!.. Должник уверял, что у него есть моя расписка об уплате, а потому я боялся причинить себе процессом новые убытки… Потом он умер, имущества после него не осталось, и я, из человеколюбия, покамест это дело отложил… Изволь, возьми этот вексель и получай деньги!.. Теперь прощай!..
— Нет, батюшка, на это я согласиться не могу, а вот не позволите ли вы мне занять?..
— Занять! — с неподдельным ужасом завопил старикашка; но вдруг остановился, точно соображая что-то, и совсем другим тоном продолжал. — Занять? Скажи мне откровенно, сколько тебе нужно на отличную экипировку?.. Рассчитывай так, чтобы урезывать не приходилось.
— Приличная обмундировка и все остальное потребует, я думаю, тысячи полторы.
— Смотри, чтобы не оказалось мало, — ты меня не разоришь.
— Если уж вы так добры, батюшка, то я попрошу две тысячи.
— Хорошо! Можешь занять четыре тысячи.
— На ваше имя, батюшка?..
— Нет, на свое. Занятые деньги мы разделим пополам. Ты обмундируешься, а я, получив мою часть, напечатаю в рио-жанейрских газетах, — на твой счет, разумеется, — что ты отдельной части в моей фазенде не имеешь и потому твой долг — не долг…
Но тут уж Карлос не выдержал, — пожал плечами, молча поклонился отцу и направился к выходу… Я, разумеется, последовал за ним.
Выйдя уже за калитку, наткнулись мы на того же Себастьяо; он сидел у порога и сшивал нитками старый женский башмак, готовя себе, по-видимому, обувь на дождливое время года.
— Скажи пожалуйста, старик, — обратился к нему мой приятель, — неужели отец так-таки и не изменился за это время?..
— К худшему разве, сударь!.. Он ведь теперь сам себя назначил управляющим; платит себе в год сто мильрейсов, а весь доход отдает под проценты. Когда доход больше обыкновенного, он подарки себе делает: сапоги новые, шляпу или платок, а когда что упустит — из жалованья вычитает; за маленькие ж вины оставляет себя без обеда, отнимает сапоги и заставляет себя босиком ходить… Тяжело, сударь!.. Очень тяжело!..
Тем же путем вернулись мы и в Монтевидео.
Вот вам и вся история моего знакомства с бразильским графом, графом де Пирасикаба!
Однако, что это?.. Как будто бы приехали?.. Да! Ну-с, senor caballero, будем слезать с этого кресла пыток… А ведь тоже бразильского происхождения!.. Страна, доложу я вам!
ЦВЕТОК РАФФЛЕЗИИ
