подходящая для транспортировки; я хотела огромную, настоящую, для целого семейства птиц. Впрочем, не было у меня и птиц, и фонтана, журчание которого так славно гармонирует с птичьим щебетанием. Я живу в Белграде, где летают лишь грязные голуби, а большинство фонтанов сломаны и давно пересохли без воды.
— Отлично, — сказала я, — сейчас принесу деньги.
Я заранее предусмотрительно отложила в белый конверт определенную сумму. Мы сели друг напротив друга, словно противники на дуэли. В его руках исписанные листы, в моих конверт.
— «Человеческие мысли как комнаты, — начал он. — Комнаты бывают светлые и темные. Из некоторых видны река и небо, а у других есть лишь крошечное мансардное и подвальное окно. Слова словно предметы в них, их можно переносить из комнаты в комнату».
Повествование продолжалось, и сердце мое билось как сумасшедшее. Страх, волнение, сомнение — тысячи перемешавшихся, спутанных чувств. Как будет развиваться сюжет, какой будет развязка? Где граница между фантазией и реальностью и есть ли она? Какой я буду в этом рассказе? Такой, какой меня видит он? Любит ли он меня?
Я была похожа на девочку-подростка, которая ждет звонка от возлюбленного и надеется на свидание. Священный момент.
Это чтение было для меня больше чем влюбленность, ухаживание, момент экстаза. Это было познание себя, прыжок в зазеркалье.
Я вспоминаю один сон. Он приснился мне давно, в ранней юности. И наконец стал реальностью.
Я стою в центре огромной церкви, подняв глаза к большому куполу. Внезапно сверху, из самого центра, в потоке яркого света на меня начинают падать золотые листья — тонкие, словно сделанные из неизвестного вещества. И я знаю, что их источник никогда не иссякнет. Очарованная, я оглядываюсь, чтобы поделиться с кем-то охватившим меня восторгом, и понимаю, что никто этого не видит, кроме меня. Люди смотрят в другие стороны, на другие предметы, но не на меня.
М. П. продолжает читать:
— «Поскольку я живу один, бессонница мучает меня все больше и больше, и я борюсь с ней с помощью метода, который лично тщательно усовершенствовал. Все это происходит в моей постели и в моем сознании. И все это связано с моей профессией дизайнера интерьеров. Сначала я выбираю дом, который мне подходит. Например, поставленный на овсяной соломе, которая не позволяет силам зла из подземелья подняться в комнаты. Найдя такой, я каждый вечер мысленно начинаю декорировать его и обновлять. Обставлять мебелью, которую сам придумал. Однако я не просто ремонтирую дом, чтобы сделать его красивым. Я подбираю интерьер для определенного человека. Этот для Я. М. И здесь все будет для нее…
Вместо того чтобы считать, сколько пар прекрасной обуви, которая так мне и не подошла, я купил в жизни, этой ночью я решил заняться обустройством дома Луки Человича. Я знал, что Я. М. особняк понравился, и это виделось мне ключом к успеху. Я. М. тонко чувствовала „зоны“ с положительной, а также иной энергетикой. Район между Православным собором и Савой был ей особенно дорог. Здесь, на берегу реки, зима пахнет как осень, а весна — как зима, и Я. М. уверена, что, только оказываясь здесь, она обретает свое настоящее имя. Стоит ей покинуть это место, как все меняется в ней, имя в том числе. Именно поэтому выбор ее пал на особняк Луки Человича.
Первым делом, мысленно войдя в здание, я прошептал, словно заклинание, по одному звуку имени Я. М. в каждой из семнадцати комнат». (Возможно, кто-то осудит меня за то, что я использую при написании этой истории о создании рассказа обо мне отрывки из чужого произведения. Но вопрос в том, действительно ли это произведение принадлежит другому человеку? Чье оно на самом деле?)
Однако М. П. продолжал:
— «В те дни, когда я имел возможность видеть Я. М., я следил за движениями ее тонких рук, за ее походкой, наблюдал, как она расчесывает волосы, как держит голову, разглядывал ее плечи и бедра, пытался уловить, как колышется ее грудь, когда она садится, поджимая ноги, в кресло, или бежит, как поворачивает голову, услышав, раньше нас всех, гул самолета, несущего бомбы… Я составил небольшой „словарь движений Я. М.“, для каждого придумав знак. Особенно трудно было подобрать их для неповторимых шагов ее танца. Она всегда танцевала одна, и никогда со мной, и становилась особенно прекрасной. В моем словаре появились знаки, похожие на пометки, которые делали мастера русского балета начала прошлого века. Например, Нижинский использовал их для оценки. Я поместил эти знаки в словарь, чтобы они всегда были у меня под рукой. Я владел своего рода каталогом жестов; тайной азбукой. У меня получилось некое подобие клавиатуры компьютера, управляющей прыжками, поворотами, бегом и плаванием героев в созданной компьютерной игре, которую мы с Я. М. стали называть „романом без слов“. Чтобы подтолкнуть действующих лиц к этим движениям, я придумал разные виды мебели, каждому предмету соответствовало одно из движений Я. М. — открывание двери, выдвигание ящика, поднятие и опускание крышки бюро. Таким образом, я стал обустраивать дом, который бы соответствовал привычкам и жестам Я. М., чтобы заставить ее выразить, по крайней мере в моем представлении, все действия, повороты, подъемы по лестнице, все движения, которые она совершает, открывая и закрывая дверь…»
О, я очень нравилась себе в этом рассказе, я была лучше, чем в жизни, и еще лучше, чем себе казалась. А дом, обстановка… Невероятно!
