отпор «партии развала» не хватило духа ни у политиков, ни у военных. Именно при Селезневе «Правда» из органа правящей партии превратилась в главную оппозиционную трибуну. После катастрофы 1993-го ельцинское окружение сделало все, чтобы удалить Селезнева из газеты… Я, как автор издания, заметил: после его ухода газета стала стремительно терять свой уровень, а встреча с новым владельцем ленинской газеты – греческим коммунистом-миллионером – произвела на меня вообще какое-то комическое впечатление.
Когда я узнал из новостей, что Геннадий Николаевич избран спикером Госдумы, стало понятно: курс на самоуничтожение страны отменяется, оказавшиеся не способными управлять сложной государственной машиной «гайдары», «чубайсы», «шумейки» и проч. вынуждены были обратиться за спасением к генерации советских руководителей – с их знанием и опытом. Собственно им мы и обязаны тем, что ельцинское царствование не окончилось развалом и России. Тогда часто передавали по телевизору будни Думы, и я получал почти эстетическое удовольствие от того, как Селезнев ведет заседания – мягко, уверенно, с улыбкой, виртуозно проводя сквозь бурелом тогдашнего депутатского корпуса решения важные для спасения страны, которая только- только начала выбираться из смуты…
Я перевидал многих ораторов, шумевших и баявших с думской трибуны, игравших словами как наперсточники. В отличие от них, людей фразы, Геннадий Николаевич был человеком слова. И в том смысле, что отдал много лет журналистике, и в том, что как политик умел выполнять данные обещания.
С новой, неожиданной стороны я узнал Селезнева, приехав в августе 2001-го в Ялту на Второй телекинофорум «Вместе». Но в тот год пообщаться не удалось. Насколько я помню, при известии об атаке на нью-йоркские небоскребы, он улетел в Москву. Но потом мы ежегодно стали встречаться с ним на форуме, просуществовавшем пятнадцать лет благодаря его усилиям. Помню, мы сидели в кафе, на улице, у центрального входа, он отхлебнул виски и стал вставлять в мундштук сигарету:
– Вот так, Юра, одни ломают, а нам приходится восстанавливать. Видишь, в этом году почти от всех республик к нам приехали. Из всех искусств для нас важнейшими является что? Правильно: кино… и телевидение. Будем работать!
Геннадий Николаевич умер неожиданно, словно вылетел из седла.
Мейнстрим андеграунда
То, что Сергей Довлатов – талант, очевидно. Еще очевиднее то, что сравнивать его следует не с Чеховым, а с Аркадием Аверченко. Такова его реальная весовая категория без корпоративно-племенной предвзятости. Слушая юбилейные кантаты в духе: «Довлатов всегда живой, Довлатов всегда со мной», я вдруг задумался о его доэмигрантской судьбе. Не о том, почему его не печатали. Тогда не печатали многих, как и сейчас. Зайдите в «Новый мир» с рукописью теплой прозы о русской деревне, и вас вытолкнут пинком. Меня заинтересовало другое: почему я, читавший в 1970-е почти весь ходивший по рукам «самиздат» и «отсев», не выделил для себя прозу Довлатова из потока непечатных сочинений. Думаю, потому, что в такой же стилистики иронического «мемуара» писало большинство непризнанных прозаиков, часто хуже Довлатова. То был, если хотите, «мейнстрим андеграунда». Многие из этого «пула отверженных», проявив упорство, начали вскоре печататься: Евгений и Валерий Поповы, Пьецух, Нарбикова… Но Сергею Донатовичу, гордому выходцу из окололитературной семьи, не хватило терпения, хотя был он на подходе, сборник, подготовленный к печати в Таллинне, тому свидетельство. Еще года-два… В начале 80-х отношение к «трудным рукописям» начало быстро меняться. Однако он выбрал эмиграцию, где и выделился из «мейнстрима» не только талантом, но и активной общественно-политической позицией, озвученной «Голосом Америки». А для советских кухонных диссидентов, еженощно припадавших к радиоприемникам, «наш человек», прогремевший в Нью-Йорке, был пророком. Вскоре начался погром советской цивилизации, в том числе и литературы. Срочно понадобились новые, не запятнанные сотрудничеством с режимом классики: служба в конвое и в партийной «Советской Эстонии», конечно, не в счет. Внезапная смерть в расцвете дарования довершила формирование легенды. Так большевики, утверждаясь, называли улицы именами своих рано ушедших соратников, даже не особо выдающихся. Из-за этого позже не хватало переулков для увековечивания и более заслуженных деятелей. В заключение вопрос к губернатору Полтавченко. Георгий Сергеевич, а вы памятники Льву Гумилеву или Виктору Конецкому ставить собираетесь? Или наше государство в Вашем лице отпускает бронзу только на помин тех, кто из Отечества эмигрировал? Умершие на родном пепелище проходят у Вас по второй категории? Или как?
Шестидесятники: прекрасный плен или очернение эпохи?
Первый канал начал показ нового сериала «Таинственная страсть» – экранизации одноименного романа Василия Аксенова об эпохе 1960-х годов и ее культовых поэтах. Споры вспыхнули сразу, причем не только о том, кто выведен под тем или иным вымышленным именем, но и о значении шестидесятников в истории страны. Мы представляем два противоположных мнения об этом.
Создавая свой последний роман «Таинственная страсть», Василий Павлович Аксенов и предположить не мог, что вокруг его произведения разгорится бурная дискуссия и что люди будут раздирать на части страницы, споря, кто из известных и культовых фигур скрывается за тем или другим псевдонимом. Сейчас, с появлением сериала, споры эти, как мне кажется, только усилятся.
И вот почему: несмотря на множество несостыковок, сделанных в угоду художественному замыслу, режиссер Влад Фурман через фигуры
