— Вот он перед вами, господа, — сказал Хольм, направляя сигару, как какое-то смертоносное оружие, в сторону окна. — На центральном стапеле. Надежда и будущее Дании.
По гавани пронесся порыв ветра с дождем, скрывший из вида зубчатые башни Кронборга, замка принца Гамлета, а затем и приплюснутый силуэт парома, плывущего в шведский Хельсингборг. Дождь накинул туманное покрывало на рыжие ребра шпангоутов и обшивку строящихся кораблей и помчался дальше на материк. Сквозь дымку проглянуло бледное солнце.
Они посмотрели в направлении, указанном Хольмом, и увидели приземистое, почти уродливое судно, строительство которого близилось к концу. У него была странная форма, напоминавшая автомобильную камеру, надутую и вытянутую в длину. Нос, корма и бока были толстые и закругленные; надстройка, которую рабочие монтировали на палубе из готовых секций, выглядела низкой и обтекаемой.
— Это новое судно на воздушной подушке? — спросил Нильс. — «Vikingepuden».[14] Строится для рейсов Эсбьер — Лондон и считается самым большим в мире. «Интересно, — подумал Нильс, — какое отношение этот паром на подушке имеет к надежде и будущему Дании?»
— Вы правы, — кивнул Хольм. — Газетные статьи, шумиха, реклама — судно, которое превосходит величиной паромы, пересекающие Ла-Манш. Только они не упоминают, что мы работаем над ним круглые сутки и что в проект были внесены существенные изменения. А когда судно будет готово, его окрестят «Галатеей», и оно отправится в путешествие по безбрежным просторам подобно своей тезке. И если оно не сумеет нырять в глубины океана, то, возможно, — одолеет небесные высоты.
Он приложил палец к губам и многозначительно подмигнул.
— Вы хотите сказать…
— Вот именно. Луна и другие планеты, звезды — кто знает? Я так понимаю, присутствующие здесь ученые занимались работой над двигателем этого корабля, но и мы, судостроители, не сидели сложа руки. В первоначальные чертежи были внесены коренные поправки. Внутренние крепления, корпус, герметичные люки, камеры воздушных шлюзов… — не буду утомлять вас подробностями. Достаточно сказать, что через несколько коротких недель первое настоящее космическое судно будет спущено со стапелей. «Галатея».
Теперь они смотрели на корабль с гораздо большим интересом. Закругленный корпус, невозможный для любого нормального океанского судна, был идеально герметичным. Отсутствие четко выраженных носа и кормы не имело никакого значения для космоса. Этот ржавый уродливый корпус был формой будущего.
— Вам, господа, будет интересно узнать еще кое о чем. Все руководство новой программой передано в руки нового министерства, о создании которого будет публично объявлено после окончания строительства «Галатеи», Министерства космоса. Я имею честь быть временно исполняющим обязанности министра. Поэтому считаю своим приятным долгом предложить капитану Хансену подать рапорт о переводе из Военно-воздушных сил в Космический флот, в том же звании, разумеется, и с сохранением всех привилегий и выслуги лет. Если вы согласны, вашим первым назначением будет должность командира этого замечательного корабля. Итак, капитан, что скажете?
— Конечно, — тут же ответил Нильс, не колеблясь ни минуты. — Конечно, согласен.
Он не сводил с корабля глаз, даже когда принимал от друзей поздравления.
Марта была не совсем откровенна с Нильсом при расставании на станции в Биркереде. Она не собиралась в этот день идти за покупками поскольку у нее была назначена встреча в Копенгагене. Это была маленькая невинная ложь, одна из очень немногих за все годы их совместной жизни. Семь лет — своего рода рекорд. Но самое глупое, что у нее не было никакой причины скрывать это от Нильса. Да и дело-то было пустяковым.
Чувство вины, вот и все, подумала она, останавливаясь у светофора и поворачивая на юг по Конгевей. Всего лишь иррациональное чувство вины. Над головой сгустились тучи, и первые капли дождя брызнули на ветровое стекло. Что бы делал современный мир без Фрейда, который обеспечил подходящим объяснением все, что происходит на свете? Марта специализировалась по психологии в Колумбийском университете, когда впервые встретила Нильса, приехав в Копенгаген навестить родителей. Ее отец, доктор Чарльз В. Грин, известный эпидемиолог, работал в это время в Дании и занимал высокий пост во Всемирной организации здравоохранения. Он пришел от дочери в восторг — выпускница, длинные ноги, юбки из твида — и устроил ей замечательные каникулы. Вечеринки, приемы, новые знакомства. Изумительное лето: И Нильс Хансен. Большой, как гора, и прекрасный, как Аполлон в форме САС. Неотразимо притягательный, неистощимый на шутки и смех. Марта оказалась с ним в постели чуть ли не раньше, чем успела понять, что он не прочь приударить за ней. На размышления просто не хватило времени. Самое забавное, что в конце концов они все-таки решили пожениться. Его предложение оказалось для нее совершенно неожиданным. Он действительно нравился ей, он был практически ее первым мужчиной, поскольку сокурсников явно не стоило брать в расчет. Сначала Марте казалась странной даже сама мысль о том, что можно выйти замуж не за американца, — другая страна, чужой язык. Но Дания во многих отношениях не отличалась от Соединенных Штатов. Здесь были ее родители; Нильс, да и все ее новые друзья говорили по-английски. Кроме того, это было заманчиво, что-то вроде внезапного приобщения к кругу избранных. И они поженились.
Хотя она все равно так до конца и не поняла, почему он выбрал именно ее. Стоило ему поманить пальцем — и любая готова была броситься ему на шею. Даже теперь на вечеринках ему приходилось отбиваться от поклонниц. А он выбрал ее. Романтическая любовь, говорила она себе, когда была в хорошем настроении. Совсем как в «Семейном журнале для дам». Но, когда неделями шли дожди, а она оставалась одна, ей приходилось навещать знакомых или идти покупать новую модную шляпку, чтобы избавиться от депрессии. Тогда она начинала изводить себя мыслями, что Нильс женился на ней только потому, что в этом возрасте у датчан вообще принято жениться. А она оказалась под рукой. К тому же в Дании довольно престижно иметь жену-американку.
Истина лежала где-то посередине, то есть отчасти верно было и то и, другое. Годы шли, и ей становилось понятно, что в жизни все не так просто, как кажется в юности. Она давно уже была замужней женщиной, вела домашнее хозяйство и принимала противозачаточные пилюли, и хотя временами все это наскучивало, но несчастной она себя не чувствовала.
И все-таки Марта оставалась гражданкой Соединенных Штатов — возможно, это и было источником чувства вины. Если она любит Нильса, а Марта была уверена в этом, то почему бы не сделать следующий шаг и не принять датское подданство? Говоря по правде, она не слишком задумывалась над этим, и всякий раз, когда ее одолевали подобные мысли, Марта гнала их прочь. А ведь, в сущности, сделать это было совсем нетрудно. Она автоматически вела машину и вдруг заметила, что потоки дождя заливают ветровое стекло. Она сбавила скорость и включила дворники.
Так почему же она не поменяла гражданство? Была ли это тонкая нить, за которую она держалась и которая связывала ее с родителями, с прошлой жизнью? Или маленькая лазейка, означавшая, что у нее до сих пор оставались сомнения насчет их брака? Вздор! Нильс никогда не упоминал об этом — она вообще не могла припомнить, чтобы они хоть раз заговорили на эту тему. Но чувство вины не оставляло ее. Марта регулярно возобновляла свой паспорт, что превращало ее в иностранку, проживающую в Дании, и раз в год улыбающийся сыщик из отделения криминальной полиции ставил в него штамп, продлевающий срок пребывания в стране. Может, причина ее беспокойства заключалась в том, что это была именно криминальная полиция? Вряд ли. Обычное правительственное учреждение. Будь это любая другая контора, ее чувства не изменились бы. А теперь в американском посольстве возникли какие-то вопросы по поводу паспорта, и она направлялась туда. Вот об этом она и не сказала Нильсу.
Утренний час пик кончился, и движение было небольшим, так что Марта приехала к посольству еще до десяти. Рядом нигде не оказалось свободного места для парковки, и в конце концов она поставила машину двумя кварталами дальше. Дождь уменьшился и перешел в обычную изморось, которая могла сыпаться неделями. Марта надела пластиковые сапожки — она всегда держала их в машине и достала зонтик. Для такси слишком близко, а пешком очень утомительно. Сделав глубокий вздох, она открыла дверцу. Дождь сразу забарабанил по прозрачной ткани зонтика.
Вестибюль, как всегда, был пуст, и регистраторша за большим столом с холодной невозмутимостью, свойственной всем портье, смотрела, как Марта щелкала мокрым зонтом и рылась в сумочке в поисках
