Ничего не ответив, араб опустил голову.
– Скажи, Эль-Кадур, – настаивала герцогиня. – Неужели Мустафа разделался с Бальоне, Брагадино, Тьеполо, Спилотто и другими?
– Сомневаюсь, чтобы он их помиловал, синьора.
– А ты не можешь это как-нибудь узнать? С твоим цветом кожи и в той одежде, что ты носишь, ты можешь свободно передвигаться по Фамагусте.
– Я не решусь выйти средь бела дня, чтобы не навлечь на тебя неминуемую смерть. Могут заметить, как я отодвигаю камни от входа, и заподозрить, что тут спрятано какое-нибудь сокровище. Тогда они меня точно заставят их сюда впустить. Подождем до вечера, синьора. С турками осторожность никогда не помешает.
– А мой лейтенант? Ты своими глазами видел, как его убили?
– Когда я уходил с бастиона Сан-Марко, он был еще жив, и я сказал ему, что ты в безопасности, в этом каземате.
– Значит, есть надежда, что он придет сюда к нам.
– Если ему удастся уйти от турецких сабель, – ответил Эль-Кадур. – Можно, я осмотрю твою рану? В моей стране умеют лечить гораздо лучше, чем где бы то ни было.
– Не надо, Эль-Кадур. Она сама заживет. А слабость у меня от потери крови. Дай мне попить, меня замучила жажда.
– Я не смогу дать тебе ни капли воды. Здесь есть только кувшины, наполненные кипрским вином и оливками.
– Дай хотя бы вина.
Араб встал, поднял тяжелую каменную крышку с огромного глиняного кувшина, а лучше сказать, сосуда, похожего на глиняный кувшин, какие использовали на Востоке, достал кожаную флягу, зачерпнул вина и протянул его девушке. Она мигом осушила его.
– Вино поможет справиться с лихорадкой, – сказал араб. – Оно гораздо полезнее гнилой воды из городских колодцев.
Выпив вина, герцогиня снова улеглась, положив ладонь под голову, а араб тем временем пристраивал факел в том углу, где не было щелей, чтобы никто не заметил с улицы свет.
– Что же с нами будет, Эль-Кадур? – спросила герцогиня после нескольких минут молчания. – Как ты думаешь, нам удастся незамеченными выйти из Фамагусты и отправиться на поиски Л’Юссьера?
Араб вздрогнул, потом угрюмо сказал:
– Оставь пока мысли о виконте, госпожа, давай лучше подумаем, как спастись.
– Я ведь только спросила, сможем ли мы?
– Может, и сможем, с помощью одного человека. Он единственный из тысяч и тысяч турок, у кого благородное и рыцарское сердце.
Герцогиня пристально на него посмотрела:
– Кто же он?
– Дамасский Лев.
– Мулей-эль-Кадель?
– Да, госпожа.
– Тот самый, кого я победила?
– Но ты даровала ему жизнь, а ведь могла убить, и никто, даже турки, ничего бы не сказал. Он единственный, кто упрекал великого визиря за кровожадность в отношении христиан.
– Знал бы он, что его выбила из седла и ранила женщина…
– Это только лишний повод тобой восхищаться, синьора.
– И что ты хочешь предпринять?
– Явиться к Дамасскому Льву и объяснить ему, в какое положение мы попали. Я уверен, что этот сильный и честный воин тебя не выдаст, к тому же… кто знает, а вдруг он сможет дать какую-нибудь ценную информацию о том, где содержат виконта.
– Ты надеешься на такое великодушие турка?
– Да, синьора, – твердо ответил араб.
– Ты с ним знаком, с Мулеем-эль-Каделем?
– Мне выпал случай пообщаться с ним однажды вечером, вместе с одним турецким капитаном, которого я спаивал, чтобы выведать у него что-нибудь о синьоре Л’Юссьере.
– И поэтому ты думаешь, что он тебя примет?
– Не сомневаюсь. Если будет нужно, прибегну к одной военной хитрости.
– К какой?
– Позволь пока не говорить тебе, госпожа.
– А если он убьет тебя как предателя? – спросила герцогиня.
