перистыми листьями и шатры, чернеющие на высохшей, но такой прекрасной равнине. Ее целует солнце, ее ласкают воды Красного моря. Мы, дети пустыни, живем недолго, а когда чувствуем приближение смерти, нам нужны только две вещи: ложе из песка и тень наших пальм. Попроси женщину, которую ты любишь, чтобы она дала свободу бедному рабу.
– Значит, ты хочешь покинуть нас, Эль-Кадур? – спросила герцогиня.
– Да, если позволишь.
– Но ведь ты вырос рядом с моей невестой, ты был ей защитой и спутником, почему же ты хочешь покинуть нас, Эль-Кадур? – спросил виконт. – Неаполь лучше Аравии, а герцогский дворец лучше шатра. Говори.
Араб прикрыл глаза. Герцогиня пристально на него смотрела. Она уже поняла, какое тайное пламя сжигает сердце дикого сына пустыни.
– Ты действительно этого хочешь, Эль-Кадур?
– Да, госпожа, – глухо ответил араб.
– И тебе не будет жаль твою хозяйку? Ведь ты с детства был ей другом.
– Бог всемогущ.
– Как только мы отплывем с Кипра, ты получишь свободу, мой верный Эль-Кадур.
– Благодарю, госпожа.
Больше он не сказал ни слова, завернулся в свой широкий плащ и уселся на носу, а виконт и герцогиня приветствовали матросов, выстроившихся вдоль борта.
Папаша Стаке и Никола снова подошли к ним.
– Синьора, – начал папаша Стаке, – вы не забыли, что у нас на борту экипаж шебеки?
– Турецкие моряки?
– Эти шелудивые псы крепко связаны и заперты в трюме галиота. Они могут представлять для нас немалую опасность, а потому я пришел спросить, что с ними делать.
– А вы как думаете?
– Я бы их так и утопил, со связанными руками и ногами, – не задумываясь ответил папаша Стаке.
– А я бы повесил их на реях, – отозвался Никола.
– Но они против нас не воевали и не сделали нам ничего плохого.
– Они турки, синьора.
– Правильно, папаша Стаке, и именно поэтому мы, христиане, должны проявить великодушие. Правда, Гастон?
Виконт кивнул.
– Что же нам, высадить на берег этих негодяев? – спросил старый морской волк, явно несогласный с таким неуместным великодушием. – Если бы мы попали к ним в лапы, то, ставлю мой берет против куска каната, акулы на славу попировали бы человечиной.
– Может, у тебя и есть причины им отомстить, но я, женщина, не могу позволить хладнокровно убить пленных.
Моряк с недовольным видом покачал головой и снова заговорил:
– Я забыл вам кое-что сказать, синьора. Матросы, которым вы поручили потопить шебеку, нашли в ее трюме два больших сундука, явно предназначенных владелице замка.
– Ты велел их открыть?
– Да, там лежали богатые наряды для турчанки. Принести их? Мне кажется, вам больше нет нужды носить мужскую одежду. Теперь рядом с вами синьор виконт, и он будет вам защитой. Это наш мужской долг – защищать вас грудью.
– Что ж, идея превратиться в мусульманскую даму меня забавляет. Больше нет резона оставаться Капитаном Темпестой или Хамидом.
– Вы станете еще привлекательней, Элеонора, – заметил виконт. – А вот дамам кружить головы больше не будете. Я знаю, Хараджа в вас влюбилась до безумия, искренне поверив, что вы мусульманский принц.
– Я могла бы вволю посмеяться над этой идиллией, если бы вы не были пленником. Узнай она всю правду сразу, не знаю, как дорого пришлось бы мне заплатить за обман.
– Да, из когтей этой гиены вы бы живой не выбрались.
– Надеюсь, она меня больше не увидит, разве что отправится меня разыскивать в Неаполь или в Венецию.
– Это будет затруднительно, синьора, – снова вступил в разговор папаша Стаке, который ненадолго отлучился, чтобы отдать матросам приказ принести ящики, предназначенные Харадже. – Мы еще не так далеко ушли, чтобы с уверенностью сказать, что мы выскользнули из ее когтей.
– Никто не мог сказать ей, что я женщина.
– Э! Кто знает, синьора, доносчиков везде хватает.
– Вы стали пессимистом, папаша Стаке?
