Кто–то осторожно поднимался по ступенькам крыльца. Не служанка — она босая, и не батрак, который поехал косить и вернется только завтра. Отец Андрий поспешно натянул брюки и выглянул в прихожую. Темно и вроде бы никого.
— Кто там? — испуганно спросил он.
В наружную дверь не постучали — заскребли.
— Можно ли видеть отца Андрия Шиша?
— Войдите.
Вошел не один, а двое. По крайней мере, так показалось его милости. Он не ошибся. Чиркнул спичкой и увидел двух мужчин, настороженно смотревших на него.
— Имеем удовольствие видеть отца Андрия Шиша? — спросил высокий и, как успел заметить его милость, седой мужчина.
Отец Андрий испугался. Врываются какие–то незнакомцы в такой поздний час — черт знает, времена беспокойные! И не за ним ли пришли? Отступив в комнату, ответил запинаясь:
— Я–я… слушаю вас…
— Мы от Мирослава Павлюка, — прошептал седой. — Кто–нибудь есть в доме?
— Слу–ужанка… — Отец Андрий еще не пришел в себя. Первый испуг уже прошел — не за ним, значит, — но все же к сердцу подступал страх. Черт бы побрал этого Павлюка! Сбежал с гитлеровцами, нашел где–то уютное пристанище и еще имеет наглость передавать приветы!..
— Так прошу господ в комнаты, — сладко пропел священник. — Я сейчас зажгу…
— Не надо, — посоветовал гость. — И отошлите в село служанку — нас никто не должен видеть…
Священник не возражал: действительно, лучше, чтобы никто их не видел, — они правы. Вышел во двор, крикнул девушку и послал в село узнать, когда завтра у Стасюка крестины.
— Заночуешь у Ковалишиных! — бросил ей вслед.
Перед тем как зажечь свет, отец Андрий тщательно осмотрел шторы на окнах. Пришельцы все еще жались в темной прихожей. Его милость подкрутил фитиль и пригласил их в комнату.
Седой произвел на него приятное впечатление: умные глаза и манеры, свойственные лишь интеллигентным людям.
— Господа, очевидно, проголодались в дороге, — вопросительно начал он, однако не настаивая, — и может…
Седой ничего не ответил, усаживаясь в кресле так, чтобы видеть дверь. Его спутник — лысоватый мужчина среднего возраста — обошел вокруг стола, остановился возле буфета, бесцеремонно заглянул в него и, вытащив графин с настойкой, безапелляционно сказал:
— Давайте, отче, только побыстрее и чего–нибудь такого… фундаментального. — Открыл графин, понюхал и поцокал языком.
Отца Андрия покоробила грубость лысоватого, но он ничем не выказал этого. Смотрел только на седого, будто второго и не было в комнате. Сказал:
— Сейчас я приготовлю ужин. Придется только обойтись… — он развел руками, — потому что служанку вы же сами… И кроме того, многоуважаемый пан, на которого вы изволили сослаться, — он подвинул лампу так, чтобы хорошо видеть седого, — ничего не передал мне? Кроме привета, конечно?
Седой будто и не заметил маневра с лампой. Свободно вытянул ноги, откинулся на мягкую спинку кресла, отдыхая. Ответил так, словно речь шла о какой–то мелкой, ничего не стоящей услуге:
— Не найдется ли у вас сигареты из пачки, оставленной некогда паном Павлюком?
Его милость машинально вытер платочком вспотевшее лицо. Лицо его прояснилось, он придвинулся поближе к седому.
— Ха–ха!.. — засмеялся он довольно. — Так бы сразу и говорили. А то всякие тут шатаются, недолго и в беду попасть.
— А теперь, когда все выяснено, — фамильярно похлопал его по плечу лысоватый, — давай, отче, ужин…
Священник отодвинулся, пытаясь ничем не выказать неудовольствия — кто его знает, что это за птица. Отец Андрий досконально знал, что хорошие манеры, хотя импонируют ему, еще ни о чем не говорят (ох, сколько на его глазах перестреляли людей с хорошими манерами, сколько исповедей пришлось выслушать!).
— Так я в кладовку… — сказал он.
Никто не ответил. Седой закрыл глаза, удобнее устраиваясь в кресле, а его спутник как раз опрокинул рюмку настойки (любимой настойки отца Андрия — на душистых горных травах) и лишь нетерпеливо помахал рукой.
Его милость принес огромную буханку белого хлеба, окорок, кусок сала, несколько колец домашней колбасы, нашел в кухне блюдо с холодцом. Лысоватый потер руки, увидев все это, сразу отломил кусок колбасы и, чавкая, принялся жевать. Седой дремал: видно–таки устал с дороги.
— Угощайтесь, господа, — пригласил отец Андрий, расставляя тарелки, — прошу прощения…
— Водка еще есть? — перебил его лысоватый, постукивая по уже полупустому графину.
Его милость вынул из буфета литровую бутылку самогона, разбудил седого.
— Что–то нет аппетита, — сказал тот то ли с сожалением, то ли просто удивляясь самому себе.
