Сливинский вынул десятку. Девушка объяснила, как ехать, начала считать сдачу, но пан Модест уже спешил к трамваю.
Улица Менжинского — узкая, залитая асфальтом, со старыми трех–и четырехэтажными домами. В таких домах раньше жили десятки лет, рождались и умирали… По вечерам закрывались ворота — у каждого был свой ключ; в гости ходили редко и приглашали к себе тоже неохотно.
Сливинский прошелся взад–вперед мимо восьмого дома; остановился возле девочек, игравших в классы на разрисованном мелом тротуаре. Немного постоял, наблюдая; завел разговор с девочкой лет шести, ожидавшей своей очереди:
— Как зовут?
— Валя, — подняла та любопытные глазки.
— Ты живешь в этом доме?
— Да.
— И давно?
— Давно, уже год.
— Да, это давно, — согласился пан Модест. — А в какой квартире?
— А зачем вам?
— Не рядом ли с тетей Ядзей?
— Нет, она на втором этаже, а мы на четвертом.
— Тетя Ядзя живет одна?
— Она плохая, — закричала девочка, — плохая, плохая!..
— Почему?
— Мама говорила тете Олене, что от нее муж ушел… Дядя Петро… Хороший был, давал нам конфеты…
Сливинский пожалел, что у него не было конфет.
— Ничего, — пообещал он, — я тебе в следующий раз куплю.
— Купи, — обрадовалась девочка, — я люблю конфеты!
Он подождал, пока подошла ее очередь играть, и незаметно юркнул в ворота. Деревянная лестница противно скрипела под ногами, и пан Модест почему–то шел на цыпочках. Девятую квартиру увидел еще издали: дверь, обитая клеенкой, металлический ящик для писем и никелированная ручка. Остановился перед дверью и не осмеливался позвонить. Только теперь осознал, какой след оставила в его сердце Ядзя.
Нажал на кнопку и не услышал звонка. Хотел позвонить еще раз, как дверь открылась — на пороге стояла Ядзя.
Сливинский почувствовал: глуповатая улыбка растягивает его лицо. Поднял руку к шляпе, чтобы снять, но Ядзя не дала. Перешагнула через порог, припала к груди:
— Неужели ты, Модест? Входи же…
— Ты одна? — вспомнил об осторожности Сливинский.
— Прошу тебя, заходи… Одна…
Стояли в прихожей и смотрели друг на друга. Ядзя куда–то собиралась: была причесана, в красивом шелковом платье с цветами, в туфлях на высоких каблуках. Губы ярко накрашены, в ушах серьги, когда–то подаренные паном Модестом, талия такая же тонкая. Пан Модест почему–то вспомнил, как впервые увидел Ядзины колени. С этого все и началось — боже мой, сколько они провели неповторимых часов!..
— Откуда ты? — В тоне Ядзи Сливинский ощутил настороженность.
— Так, проездом… — неопределенно махнул он рукой. — И сразу к тебе, любимая.
— А я собиралась в кино…
— Так, может, пойдешь?
— Как тебе не стыдно?..
Пан Модест притянул Ядзю к себе, поцеловал с такой жадностью, словно бог знает сколько лет не целовал женщин.
— Чего же мы тут стоим? — разрумянилась Ядзя. — Входи же…
Две комнаты, небольшие, меблированные со вкусом, смотрели окнами на улицу. Чудесная квартира — с ванной, большой прихожей и телефоном. Пан Модест сидел в кресле и любовался Ядзей.
— Есть хочешь? — спросила она.
— Только что обедал.
— А у меня не мог?
— Не надеялся разыскать тебя.
— Но все же разыскал.
Они обменивались обычными репликами, а глаза говорили совсем другое.
