— По мотоциклу бей, по мотоциклу! — бешено заорал Каленчук, увидев у стенки будки машину инспекторов.
По мотоциклу застрочил Дудинец. Стецкив, повернувшись направо, вел огонь по автоинспекторам. Они бросились за грузовик и, когда «виллис» пронесся, успели выстрелить. Стецкив нагнулся и уронил автомат. Голова перевесила, упал, ударившись о мостовую. Ногой зацепился за сиденье, машина протащила его по шоссе. Сливинский видел, как голова Стецкива подскакивала на выбоинах. Потом тело отцепилось и осталось посреди дороги, как крест, с раскинутыми руками.
— Если мотоцикл не вывели из строя, сейчас они будут нас преследовать, — сказал Каленчук. Не снижая скорости, вытащил из–под сиденья свой автомат, подал Сливинскому: — Будете отстреливаться.
Пан Модест взял. Должен был взять, потому что не имел другого выхода. Вообще, вся эта катавасия не нравилась ему. Не любил шума и убийств — ведь это всегда неопровержимое доказательство, а чем меньше улик, тем лучше.
Проскочили, пугая кур, большое село и свернули с шоссе на проселок. Мотоцикл так и не догнал их, и Сливинский несколько успокоился.
— Пока позвонят в окрестные села, — оглянулся Каленчук, — мы будем в предгорье.
Собственно, они уже и были в предгорье, только леса начинались чуть дальше; здесь, вокруг сел, их вырубали, и юры стояли голые и лысые, прикрывая свою наготу лишь кустами. Переехали вброд мелкую горную речку, миновали село, вскарабкались по серпантину на крутой холм и наконец увидели лес. Он подступал к самой дороге, карпатский еловый лес, поднимался круто вверх по склонам, шумел на ветру, обещая каждому надежное пристанище.
— Через пять–шесть километров Подбужье, — сказал Каленчук, когда они миновали еще одно село. — Дальше не поедем — опасно.
Свернули на первый же проселок, ведущий к лесу, но проехали немного: даже «виллис» отказывался прыгать по таким ухабам. Каленчук выключил мотор:
— Все! — Вылез из машины: — Теперь пешком…
Закинул за спину автомат, Дудинец взял рацию, Сливинский — чемодан. Шли сначала по тропинке, пока не услышали дребезжание колокольчика — на лесных полянах пасли коров. Чтобы не встретиться с пастухами, прокрались по крутому склону и, чуть передохнув, пошли дальше.
Остался только один путь: слева — райцентр, справа — долина горной речки, там села и луга… Должны идти по гребню — самый трудный, но и самый безопасный путь. Тут, правда, могли встретить волка или медведя, но ведь у них три автомата с запасными дисками…
Сделали привал, когда уже совсем смерклось и от усталости валились с ног. Пан Модест отдышался, посветил фонариком на блокнот, что–то нацарапал на листке бумаги и передал радисту.
— Готовь рацию, — приказал он. — Свяжемся с руководством.
Машину оставили на соседней улице. Заремба издали указал забор усадьбы Чмыря. Кирилюк послал двух оперативников, чтобы заняли позиции с тыла, а сам поискал Ступака. Лейтенанта нигде не было, и Кирилюк уже решил, что Сливинский куда–то направился, а Ступак пошел за ним, когда из переулка за усадьбой тихо свистнули.
— Что там?.. — недовольно начал Петр, свернув за угол, и осекся. Второй оперативник стоял на коленях над телом, прижав ухо к сердцу. — Ступак! — ужаснулся Кирилюк.
— Мертв… — ответил оперативник. — Проломлен висок…
— Возьмите машину — и в больницу! Быстрее! — Кирилюку не хотелось верить в смерть светловолосого юноши, с которым успел подружиться. — Никого не выпускать из усадьбы.
По дороге Петр заметил в двух кварталах отсюда вывеску какого–то учреждения. Наверняка там есть телефон. Побежал что есть духу.
— Сейчас перекроем все дороги, — с полуслова понял его Левицкий. — Посылаю к вам проводника с собакой. Выезжаю и сам.
Собаку пришлось везти из Дрогобыча. И полковник приехал одновременно с крытой милицейской машиной. Овчарка сразу же взяла след, покружила возле калитки и повела к Бориславскому шоссе. Машина с Кирилюком и еще тремя вооруженными работниками госбезопасности пошла за ней.
Левицкий остался возле усадьбы Чмыря. Один из оперативников перелез через забор, поднял щеколду. Левицкий пошел по дорожке к дому.
Чмырь стоял на веранде и смотрел, как приближается к крыльцу немолодой мужчина в штатском. Когда возвращался домой, почувствовал что–то подозрительное: несколько здоровенных лбов торчали на перекрестке под орехом, сосед–пенсионер прилип к калитке и с любопытством смотрел на Чмыря. Жена только успела сказать, что Сливинский удрал, захватив лишь желтый чемодан, как на улице послышался шум мотора, залаяла собака и теперь вот этот… Приближается медленно, неотступно, как само возмездие, в которое не верил, не хотел верить, но все же ждал. И вот дождался.
Когда Левицкий ступил на лестницу веранды, Чмырю хотелось бежать — все равно куда, в комнату, на чердак, лишь бы подальше от этого, который сейчас скажет… Знал, что? он скажет, и знал, что бежать некуда. Стало трудно дышать, колени почему–то подогнулись, поискал рукой, на что опереться, не нашел и упал под ноги человеку, который поднялся на веранду.
Левицкий хотел поддержать его, но не успел.
— Врача! — крикнул полковник сотруднику, стоявшему у калитки.
