Слепень приехал на бричке в сопровождении двух автоматчиков, стоивших по обе стороны на подножках. Павлюк не видел его уже бог знает сколько, но узнал сразу: такой же сухой, подтянутый, годы словно обошли Слепня, не оставив следа. Расцеловались, куренной отослал сотника организовывать для гостей завтрак. Гарри пошел к самолету — остались одни. Павлюк объяснил, для чего прилетели. Слепню это не понравилось.
— Вам там, в Мюнхене, легко командовать! — с раздражением сказал он. — А у меня людей — как воды в блюдечке. Поляки активизировались, и кто знает, сумеем ли мы удержаться. Атаковать советскую заставу — подлинное безумие. Они отбросят нас, извините, как котят…
— Пускай! — возразил Павлюк. — Надо, чтобы они почувствовали нашу силу. Два часа боя — и мы отходим. Быстро и без потерь…
— «Без потерь», «без потерь», — пробормотал куренной. — Плохо вы знаете советских пограничников!
— Зато я знаю, что завтра вечером Сливинский двинется к границе. И он должен быть здесь любой ценой!
— «Любой»! Это уж пан требует невозможного, — возразил Слепень. — Но некоторые условия создадим. Поручим это дело сотне Ворона. Ребята боевые и знают, что к чему…
— Не надо предупреждать сотника, что атака не настоящая.
— Это почему же? — не понял куренной. — Мы потеряем на этом людей.
— Неужели вам действительно жаль полдесятка стрелков? — Лицо Павлюка приобрело упрямое выражение. — Обратите внимание, в успехе операции заинтересован сам Бандера, и это вам зачтется.
— Все засчитывается, особенно на том свете… — мрачно проговорил Слепень, но больше не спорил. Подмигнул Павлюку: — А вы хитрый. Если бы мы предупредили Ворона, он бы только пощекотал нервы пограничникам…
— И они сразу бы заметили, что атака для отвода глаз, и тотчас же усилили бы охрану границы.
— Вы правы, — согласился Слепень. Вздохнул: — Что поделаешь, дадим настоящий бой.
— Сигнал — две красные ракеты. В восемь часов вечера, — предупредил Павлюк. — Их должны видеть и там. — Он махнул рукой в сторону границы. — Для Сливинского это будет подтверждением, что мы начинаем атаку.
Первым увидел Каленчука лесник. Остановился, предостерегающе поднял руку и спрятался за ствол бука.
Кирилюк лег там же, где стоял: прямо на мягкую прелую листву. Поднял голову, посмотрел туда, куда указывал лесник, и тоже заметил бандеровца.
Каленчук перебегал низину. Держался кустов, но все равно они ясно увидели его — невысокий, в телогрейке, с автоматом на груди.
Лесник подполз к Петру.
— Один, — прошептал он. — Где же остальные?
— Где–то поблизости, — выдохнул Петр. — Только бы не заметили нас…
Лесник оглянулся.
— Идите за ним, — подтолкнул Кирилюка, — а я прикрою вас сзади.
Кирилюк не сомневался, что человек в ватнике — сотник Отважный. Труп Стецкива опознали бандиты из отряда Грозы, и Грицко Стецкив оставался в Овчаровой Леваде именно с Отважным. Значит, Отважный вел «виллис». Да, сомнений не было, это он: низенький, носатый — на таком расстоянии больше ничего не разберешь. Но почему направляется от границы?
На несколько секунд Петр выпустил сотника из поля зрения. Пробежал за кустами, выглянул из–за поваленного букового ствола — и не увидел Отважного. Встревожился. Пролез в кустах почти по–пластунски с сотню метров, приподнялся на локтях, огляделся вокруг. Только теперь услышал дребезжание колокольчика и увидел поляну. Вернее, это была не поляна, а склон горы, на котором когда–то вырубили лес — кое–где еще торчали трухлявые пеньки и между кустами росла высокая густая трава. Немного пониже, на противоположной стороне, паслись коровы и мальчик–пастух забавлялся с дудочкой.
«Для чего же пробирался сюда Отважный? И где он?»
Онемели руки, и Петр немного полежал, отдыхая. В кустах зашуршало. Привстал, готовый к прыжку, но увидел круглое веснушчатое лицо лесника. Тот упал рядом, отдышался.
— Никого, — сообщил он, — только тот, в ватнике…
— Не вижу и его…
Лесник просунул голову сквозь заросли, пригнул мешавшую ветку.
— Смотрите левее, — прошептал он. — Видите бук с расщелиной? Левее от него куст шиповника, и еще чуть левее…
Теперь и Кирилюк видел Отважного. Но почему тот залез в кустарник и время от времени высовывается, оглядывается? Поведение Каленчука показалось Петру необычайным, как и его бросок сюда — в противоположную от границы сторону. И где же Сливинский с чемоданом?
Кирилюк не сводил глаз с Отважного. Только бы не обнаружить себя! Час назад сердился, что солдаты отстали, а сейчас молил бога, чтобы они задержались: могли спугнуть Сливинского…
