собирается никого и ничем угощать.
– Ну, рассказывай.
– И что вам рассказать? – спросил Витя, нервно поглядывая на часы.
– Что ты делаешь в квартире у матери моей невесты?
– Валентин… – Витя хмыкнул. – Вы меня извините, конечно, но, насколько мне известно, если Анна и была вашей, так сказать, невестой, то много лет назад. И я не уверен, помнит ли это кто-нибудь, кроме вас.
– Ну, можно проверить, – прохрипел гость, – опытным, так сказать, путем. А ты что, на мою девочку виды имеешь?
Ответ у Смолина вырвался автоматически, как иногда бывало в веселых препирательствах с Васей, хотя в этот раз напротив сидел вовсе не безобидный Вася:
– Какая же она
На кухне появился черный кот. Он истошно заорал, окинул взглядом пару за столом и приступил к трапезе.
– Или «Гоп-стоп»? – продолжил Смолин свои расспросы. – Чего молчишь? Хочешь, уточню у твоего инспектора по УДО? Или у тебя телефона нет?
Последняя реплика относилась в большей степени к возрасту и социальному статусу Анны, но Валентин, видимо, понял это иначе; не сказав ни слова, он кинулся на Смолина, пытаясь ухватить его за горло. Витя, который не ожидал такого поворота событий, бросился наутек из кухни. Противник его, не пробежав и метра, зацепился правой ногой за упитанное тело черного зверя, споткнулся и упал, задев виском край кухонной раковины. Грянулся затылком о кафель напольной плитки и остался лежать без сознания. Кот отпрыгнул в сторону, испугавшись грохота, но оперативно вернулся к миске и затрещал сухим кормом. Вслед за ним на кухню вернулся и Витя.
– Твою мать, – сказал он, разглядывая тело на полу. – Вот вам, ребятки, результат крайне неверного алгоритма.
Он подошел к Вале, пощупал его пульс и побежал в спальню к стационарному телефону – вызывать скорую.
Борис Аркадьевич открыл глаза где-то около одиннадцати и еще минут двадцать лежал в постели, наслаждаясь тишиной замечательного утра и отличным самочувствием. Вчера они все-таки попарились в баньке и поужинали рыбкой и квасом, а двенадцать часов сна вернули Скрипника к жизни.
Он выпил кофе и, не обнаружив в доме Матвея, пошел в больницу. В палате Лены встретил медсестру. Поздоровавшись, спросил о состоянии Лены. Медсестра, вздохнув, ответила, не глядя в его сторону:
– Без изменений. Хуже не стало. Ориентируйтесь на это. Но лучше вам у врача уточнить.
– А когда она будет? Как всегда, в три?
– Нет, она здесь где-то, внизу бегает. – Медсестра показала на Лену: – Вы посидите, поговорите с ней. Она все слышит. Это важно. Стимулируйте возвращение.
– Ага, – проворчал Скрипник, – обычно ее от моих разговоров, наоборот, в сон клонит…
– Все равно. Так надо.
Сестра поставила Лене какой-то укол и, закончив процедуры, вышла, а Борис Аркадьевич, оставшись наедине со своей художницей, присел рядом с кроватью на стульчик и глубоко задумался, что же рассказать подруге, которая, находясь без сознания, все слышала и требовала внимания.
Скрипник взял Лену за руку и всмотрелся в бледное, как будто светящееся изнутри красивое лицо.
– Вот бы что сейчас нарисовать, – прошептал он, – слышишь? Красота неописуемая. Жаль, тебе не видно.
Чуть-чуть задумавшись, продолжил через минутку:
– Что рассказать… Я и не знаю. Новостей особых нет. Что в Питере происходит – не знаю, телефон сел, а я так и не удосужился его зарядить. Телек тоже не смотрел. Я тут у одного местного дядьки поселился, у него жена тоже здесь лежит, чуть ниже, в кардиологии. Матвей зовут. Аскольдович. У него такой участок интересный: с одной стороны дорога, с двух других лесок, и только справа сосед. Сосед этот погорел год назад, в доме теперь не жить. Так он в сарай переселился, рядышком, печку сварганил и там обитает. А топит – погоревшим домом. Разбирает потихоньку. А у Матвея сарайка рядышком с погоревшим домом, а забора между ними нет. И вот по утрам дядя Мотя в сарай шлепает за дровами и в дом тащит, а сосед – наоборот, тащит остатки дома в сарай. И встречаются где-то посередине дороги и начинают:
«Здорово, Матвей!»
«Здоровей видали!»
«За дровами?»
«Ага? Ты тоже?»
«Конечно».
«А что будешь делать, когда весь дом разберешь?»
