Сейчас мы только зрители. Мы глядим на прибой, на белые облака, гонимые трансатлантическим воздушным течением, а всего несколько дней назад сами были участниками этого гигантского естественного процесса.
Зачем нам это понадобилось?
Недавно одна не в меру экспансивная дама сочувственно воскликнула: «Юра, вы так рисковали – а во имя чего? Гора родила мышь!»
Вероятно, она имела в виду, что результаты нашего плаванья нельзя надеть на себя или скушать с кашей.
Ну что ж! Молочные реки действительно не потекли, и булки не стали расти на деревьях оттого, что «Ра» пересек океан.
Этнографическая задача экспедиции имела значение для немногих знатоков. Правда, и опыты на синхрофазотроне – тоже для непосвященных звук пустой, умозрительная игра в бирюльки. Тут можно было бы, кстати, вспомнить, что вся современная электроэнергетика возникла из якобы баловства с пустяковыми лейденскими банками, – но какое глобальное «электричество» может в принципе вырасти из нашего скромного вояжа, гадать не к чему. Вынесем эту проблему за скобки.
Подойдем к вопросу с другой стороны.
Альпинисты рискуют жизнью, чтобы взобраться на ту или иную горку той или иной высоты, и мы говорим: «Посмотрите, какая прекрасная, великолепная демонстрация человеческих возможностей!»
Фрэнсис Чичестер отправляется кругом света на своем «Цыгане-Мотыльке» – не открывать новые земли, не за пряностями и драгоценностями, нет, – он жаждет одержать победу над собственным возрастом, над старческими недугами, над кораблем, которым так трудно управлять в одиночку, – и мир рукоплещет, мир вновь восклицает: «Сколь беспредельны возможности человеческие!» Разве это недостаточное основание для многодневного риска – показать, на что способен человек, умножить веру людей в свои силы, поставить планку на рекорд – и не сбить ее, и тем самым позвать в дорогу завтрашних, для кого рекорд уже станет привычной нормой?
Но даже и не в этом одном дело.
На страницах, прочитанных вами, не раз упоминался Ален Бомбар. Теперь настала пора сказать о нем подробней.
Доктор Бомбар восемнадцать лет назад пересек Атлантику почти точно нашим маршрутом. В его дневниковых записях названия «Канары», «Зеленый Мыс», «Барбадос» встречаются не реже, чем в нашем вахтенном журнале.
Так же, как мы, он изнывал от безветрия и молил всех святых поскорее дотащить его до зоны пассатов; так же, как мы, он мучился, выбирая плавучий якорь, и физалия, которую он встретил, была, быть может, родственницей той, что обстрекала меня.
Но, конечно, Бомбару приходилось неизмеримо труднее, чем нам.
Во-первых, он плыл один (предполагалось путешествие вдвоем, но спутник Бомбара в последний момент передумал); во-вторых, его резиновая лодочка была раз в шесть меньше нашего «Ра»; в-третьих, он странствовал без рации; и, наконец, в-четвертых, на борту «Еретика» отсутствовали еда и питье.
То есть они были, малой толикой, в опломбированных мешках. Но Бомбар скорей умер бы, чем решился сорвать пломбы, потому что тогда его предприятие потерпело бы крах.
Ибо Ален Бомбар взялся доказать: человеку волевому и осведомленному не страшно кораблекрушение, многие-многие одинокие дни среди волн.
Бомбар собирал дождевую воду, а когда дождя не было, выжимал сок из пойманных рыб. Не боялся хлебнуть и забортной соленой водицы. Ел не только рыбу, ел еще и планктонную кашицу.
У него сошли ногти на руках и ногах, его мучили авитаминозные язвы, долго потом он не мог нормально есть и спать – но он выжил, это было главное, он доплыл до суши и подал отличный, обнадеживающий пример тем, кто отныне, терпя бедствие, окажется за бортом не по своей воле, – как знать, сколько жизней он таким образом спас?
А ведь он мог, казалось бы, на берегу, в лаборатории все расчислить, поработать соковыжималкой на планово отловленном материале, составить таблицы содержания в планктоне питательных веществ – что, между прочим, он и проделал предварительно, – и на том успокоиться. Кто бы его осудил? Наш век, оснащенный самой разнообразной и совершенной техникой, вообще располагает к экстраполированию. Пациент приходит к врачу не иначе как с целым ворохом справок об анализах, и это закономерно: чем полнее исследование, тем точнее будет диагноз…
И все же не сдана в архив трубочка стетоскопа! Все же иногда – пусть и крайне-крайне редко – настает необходимость, несмотря на обилие приборов, реактивов и инструментов, по-дедовски поднести к губам пробирку, в которой – опасный вибрион, подлежащий изучению!
Приручение плазмы, борьба с лейкемией и раком, космонавтика, наконец, – в той или иной степени это обязательно эксперименты на самом себе.
Везде рано или поздно исследователь остается один на один, лицом к лицу с Неведомым.
«Ра» в этом смысле не исключение, говорю без ложной скромности – и при этом имею в виду отнюдь не только ветер и воду, волны и штормы…
Кто-то из первых читателей этой книги, просмотрев рукопись, заметил:
– Что у тебя всюду «корабль» да «корабль»? Корабли в военном флоте, а «Ра» – лодка, судно, ладья, называй как хочешь, только не корабль! Не вводи читателей в заблуждение!
Пожалуй, если не учитывать недавнего терминологического сдвига (на космическом корабле, к примеру, нет ни пушек, ни пулеметов), мой приятель прав. И все же настаиваю: «Ра» – корабль, так как плавания его были воинствующими.
