Но швед стоял, обернувшись к нему спиной; он стоял с поднятыми руками, закинув голову и подавшись всем корпусом вперед.
«Он молится», — подумал Ферри.
Револьвер был страшно тяжел. Почти так же тяжел, как маскотта. Командор поднял его на уровень груди; оружие оттягивало руку, и он поддержал ее другой рукой.
Торбальдсен обернулся. Он крикнул что-то бодро и звонко, но в это мгновенье грянул выстрел. Сначала Саббаторе понял только, что консервы свободны, и завладел ими; звук выстрела еще не дошел до его помутненного сознания.
Торбальдсен упал, широко распахнув руки.
Только тогда Саббаторе услышал грохот. С ужасом он поднял руку к глазам, но, не удержав равновесия, свалился на бок.
Ферри бросился к трупу Торбальдсена и припал к его груди; пуля прошла навылет. Командор пил горячее. Горячего было много, но оно залепляло горло и с трудом прокатывалось по пищеводу в желудок.
Согревшись, Ферри встал и потянулся. Он был потрясен.
— Мадонна миа! — прошептал он. Шум в его ушах рос, ширился, распирал голову и грудь. Ровный густой гул несся над ледяной пустыней. К горлу Ферри подступила судорожная тошнота. Он в ужасе растолкал Саббаторе и грузно сел рядом с ним.
— Я страшно пьян, — пробормотал командор, — помоги мне!
Саббаторе услышал и открыл глаза. Увидев окровавленное лицо, он в предсмертном томленье заметался головой по льду. Внезапно он дернулся, как бы порываясь встать, и захлебнулся счастливым выдохом.
С юга летел аэроплан, он шел низко над пестро-пенной зеленой водой и его утробный рокот приближался с каждой минутой.
— Ловите его! — пролепетал Саббаторе.
Ферри остолбенел; закинув голову, он улыбался. Вдруг он вскочил на ноги и потряс кулаками.
— Скорей! — крикнул он вверх. — Скорей!
Саббаторе легко и ловко поднял со льда свое омертвелое тело.
Он чувствовал себя крепким, довольным, молодым, — да и могло ли быть иначе? — Стоял такой теплый полдень, так славно цвел боярышник над заливом! Кроме того, Саббаторе назначили командором дирижабля новой конструкции… Пока дирижабль подадут, можно успеть отлично выкупаться! Но как трудно снимать сапоги, если одна рука здесь, а другую забыл дома!…
Гуденье аэроплана становилось все ближе и ближе.
… Ферри потряс его за плечи. Лицо командора страшно дергалось.
— Зарубите себе на носу, — он так и сказал, — зарубите себе на носу, идиот! Это вы убили шведа в пылу ссоры: он поносил бога и короля. Слышите, вы?
Саббаторе нахмурился и гордо поднял голову: ему решительно не нравился этот тон. Черт знает, что делается в армии! Форменная крамола!
— Молчать! — взвизгнул он.
Правая рука его медленно поднялась, останавливаясь и дрожа; он слабо ударил командора по физиономии.
Ферри на мгновенье остолбенел.
«Он убьет меня!» — пронизала вдруг мозг Саббаторе удивительно реальная мысль. Все мускулы его напряглись; грудь, плечи, даже темя налились дикой энергией. Он выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил. Командор упал навзничь.
Саббаторе вызывающе огляделся. Цветы боярышника были сплошь усеяны пчелами; пчелы оглушительно гудели; их становилось все больше и больше…
Тут он заметил, что на солнечном песке сидит большая жаба; передние лапы ее были подняты.
— У… потаскуха! — пробормотал он. — Мадонна!
Он хотел опрокинуть ее ногой, но тварь была очень тяжела. Тогда, судорожно вздыхая и захлебываясь, он провез ее по скрипучему льду и столкнул в воду…
Потом воздух почернел от пчелиного гула.
Аэроплан JR2 исполнил свой долг; он снизился и сделал посадку. Люди, которых он привез, сошли на лед. Саббаторе встретил их без особого восторга.
— Я приказываю оставить меня одного, — сказал он, — я командор.
А. Шерман. ЙО-ХО-ХО, И БУТЫЛКА РОМУ!
