Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология

Я
говорил:

VII

не латунь,
но металл благородный вывозится в теплые страны.
В горлах.
Контрабанда.
В
связках гамм.

Кто сказал,
что высокая речь невозможного ныне чекана,
что и в тундре она
чистоган!

и
не стоит подарка,
и
каждому
по деньгам.

…шел Иосиф
на белом стихе
– словно ангел прокаркал —
так естественно,
что непохоже.
В обугленном парке
дрова отгоревших деревьев.
Зима.

Я описывал зиму,
свернувшись,
совсем как зародыш,
в ее чреве.

VIII

…Телец еще был вверх ногами,
он плавал в эфире.
Рога его,
будто бы мамонта бивни, или другого урода —
дикари торговали ученым, добравшимся вброд до Сибири.
(Впрочем,
эта Земля еще плоская,
как есть сама,
паче,
даже родившись,
ее не застал я открытой…)
Зима:

IX

…я описывал зиму.
Но бросил.
Написал «Разрушение сада».
Сам был плод,
в кожуру помещаясь.
Быть может,
как надо,
ядовитым был плод,
раз его не заметил
Иосиф
и корней не извлек.
Боже мой, Боже!
Как скользко идти ему, бедному, по льду.

Рот любимой моей извивался от яда.
Я учился, и я научился
терпеть ее боль
до
того,
что припомнил себя обитателем этого Сада:
…яблоко
было в руке у любимой.

Сметенные тени всех этих
тоже бывших деревьев Эдема
стояли,
и снег в волосах их не таял.

Вот как было зимою.
Задолго до наших соцветий.
Телец, словно падаль, лежал на боку в плоскогорьях Китая.

X

Упражнения
в пении мимо
и есть пантомима.
У любимой моей
– яблоко —
было в руке у любимой.
Сердцевину ел змей.

Я:
мои расползлись насекомые ноты.
Так стояла она средь одетых,
что
ты…

О, любовь моя, кто ты,
если плод устыдился ладони твоей наготы?!

Пантомима:
свидетели – мимо.
Все свидетели немы.
Только слепой и поет.

Тень плыла по лицу у любимой,
когда я гляделся в нее!

…За рамою зеркала стены.
И,
может статься
смысл имеют ужимки
в лоб
перед пустою стеной.
Сумасшедший танцор,
о танцор,
сколько нас с ощущением темы для танца
в голос пробуют, бедный,
и
тянется, тянет за мной!

Только мой мотылек скоро крылья распустит.
И
тогда
– по порогам, и через порог! —
так
устами реки!
Через дамбы,
плотины
– до устья! —
к побережью!
До уровня серого моря!
…И
с красной строки.

И танцует змея о любви.
Вкуса не перепутать.
Солоно на прокушенной с яблоком вместе губе —
так находит поэзия
в проклятых «словно», «так как» и «как будто» —
умноженье себя
и подобье себе.

XI

…как вода меж растений она прилегла,
как вода,
и прижалась спиною
к земле.
А когда прекратились сердца
– яблоко прокатилось по горлу —
и
надо мною
взошла
опененная морда
Тельца!

XII

Очевидно —
в вишневой крови моей переизбыток азота.
Не ко времени цвесть
зацвел тамариск.
И
раскрытая кровь
– сквозь бинты горизонта —
сочится из раны зари.

Лет моих временных прекращается повесть.
Четвертичный период.
И
криво
кириллицей через страницу и за:
уходите, Свидетель по делу Мадонны Марии.
Вишневая кровь твоя.
Каменный уголь в глазах.

…мимо тянут повозку волы.
По августейшей дороге
манером обычным
наместника
колесница катится, кренясь.

Безмятежно немые как бабы стоят изваяния бычьи,
в плоть врастая земли
и
землей становясь.

XIII

Льет по стертым щекам. Ледниковое время.
Свидетель!
Утро. Рано. Россия.
Каменноугольный сад.
Синий, вечный огонь.

Слушайте, уходите, Свидетель.
От небес отмахнитесь: спасибо! —
вашей тонкой рукою.
И
небо посмотрит вдогон.

Стихи на случай. Дружеские послания. Шуточные стихотворения

Журнал

В полдневный жар супруги Воронели
(На самом деле все у них как у людей),
Разгорячась, на солнышке сидели,
Ища друг дружке в голове идей,
Поскольку мало есть идей хороших…
– Журнал! –   воскликнул Воронель.
–  Журнальчик! –   радостно захлопала в ладоши
И заскакала непосредственно Нинель.
И вышел номер. Проза – просто Мерас,
Поэзия – с рук Дины Гарнизон.
И драма – о несоответствии размеров
Двух обаятельных, но эрогенных зон.
Потом – дискуссия под руководством старших:
«Йеш трепет или трепет больше эйн?» —
О чем допрос неоднократно трепетавших
Герштейн Ларисы и Наташи Рубинштейн.
Под рубрикой: «Русеют ли евреи?» —
Орлов, Герасимов, б. Сидоров и К°.
«Евреи с точки зренья архиерея» —
Загоскин, Юрьев и отец Дудко.
«Есть ли еврейство?» (круглый стол, закуски
Решили есть, но – пропустив стакан,
Три доктора-гурмана – д-р Агурский,
Любошиц-доктор, Юлий Нудельман).
Полемика: «Еврей – он друг террора?» —
Похожая на слет