Глаза Заводюка едва не выскочили из орбит.
– Да что ты говоришь, Дима? И кого ты подозреваешь?
– Об этом позже, – сказал Быков, вставая и отряхивая джинсы. – Не хочу бросать тень на людей, не имея на то достаточных оснований.
Профессор Заводюк глянул себе через плечо:
– Ты говоришь о матросах?
Давая понять, что не намерен развивать эту тему, Быков сказал:
– Мы со Стюартом и Элен отправляемся на рыбалку. Присматривайте за вещами, если вам не сложно.
– Да, конечно.
Заводюк с готовностью закивал. Это означало, что период черной хандры позади. Быков не считал, что кто-то – люди или звери – посягнет на их жалкие пожитки, но человек, у которого есть обязанности и чувство ответственности, не станет раскисать. Он заставит себя быть внимательным, то есть включит самоконтроль, вместо того чтобы просто валяться в сторонке.
Сделав Элен и Стюарту приглашающий жест, Быков повел их в тропическую рощицу, где нашел долбленку. Там была промоина, образованная, видимо, волнами, свободно перекатывавшимися через остров в самом низком и узком участке. Песок здесь был усеян поваленными стволами и камнями из океана. В прошлый раз Быков решил, что набрел на русло пересохшей реки, и искал родник, а натолкнулся на лодку.
Она представляла собой грубо выдолбленный ствол дерева, сужавшийся к обеим концам. Стаут обхватил лодку с одной стороны, приподнял и прикинул:
– Тяжелая. Не знаю, сумеем ли мы дотащить ее до берега.
– Будем катить, – успокоил его Быков. – Лодка почти круглая.
– Правильно, – поддержала его Элен. – Но где же весла? Как мы собираемся грести?
Она уже не сомневалась, что попадет на рыбалку. Быков не стал спорить, только вздохнул и пожал плечами:
– Воспользуемся каким-нибудь шестом.
– С шестом далеко не уплывешь, – возразил Стаут. – Я сделаю весло. Может быть, даже два.
– Как? – удивилась Элен.
– Производственный секрет.
У нас сказали бы «секрет фирмы», машинально отметил Быков. «Интересно, чем Стю собирается вытесывать весла? У нас даже перочинного ножа нет».
Поднатужившись, они втроем развернули долбленку и принялись перекатывать ее в сторону лагуны. В ложбине между зарослями необыкновенно густого кустарника, приземистых деревьев и морского винограда было душно. Летучая нечисть тучами атаковала людей, облепляя вспотевшую кожу. Птицы, наблюдавшие за происходящим из зарослей, пересмеивались на свой птичий манер или подбадривали насекомых залихватским посвистом.
На открытом пространстве, где дул какой-никакой ветерок, стало легче.
– Две трети пути сделали, – определил Стаут, утирая лоб. – Дальше вы сами, а я займусь изготовлением весел.
Быков хотел возразить, что веслами можно будет заняться позже, когда «корабль» будет спущен на воду, но не стал. Какая-то догадка пыталась проклюнуться сквозь сумбур мыслей и никак не могла. И все же она тревожила, не давала покоя.
– Почему ты помрачнел? – спросила Элен.
– Не знаю, – признался Быков.
– Тебя что-то беспокоит?
Он оглянулся, проводив взглядом удаляющегося Стаута.
– Кажется, нет.
– Тогда покатили?
– Давай.
Синхронно наклоняясь и распрямляясь, они продолжили путь. Надстройка затонувшего судна походила на мираж, призрачно белеющий над водой. На небе по-прежнему не было ни облачка. Полуденное солнце висело высоко, и поверхность лагуны зеркально отражала его сияние. Дальше, там, где протянулась линия рифов, угадывалась белая полоска прибоя. За ней начинался безбрежный океан глубокого синего цвета.
– Это там разбилась шлюпка? – спросила Элен, кивая на линию прибоя.
– Да, – подтвердил Быков, радуясь возможности перевести дух. – Представляю себе, сколько парусников потерпело крушение на этих рифах. Скользишь себе по гладкой воде, и вдруг буруны прямо по курсу. А поворачивать поздно. Несколько минут – и только щепки на воде плавают. И выжившие люди плывут к острову, на котором пройдет весь остаток их жизни.
– Тебе нужно было стать писателем, а не фотографом. У тебя отлично развито воображение.
