коротать время…
За столом сидели две женщины и о чем-то бурно и громко разговаривали.
На столе находилась неприхотливая закуска, наполовину пустая бутылка водки.
Глафира рассказывала о своей недавней жизни.
— …я заведовала рестораном, ко мне все начальство города приходило, лебезило…
— А сегодня ты с кем-то из них поддерживаешь связи? — обрывая собеседницу, спросила Лиза.
Знакомая махнула рукой.
— Какое там. Кого посадили перед войной, кого убили, кто уехал, кто ушел на войну, а кто демонстративно отвернулся от меня. И вообще, — невесело усмехнулась, — как у нас говорили в деревне, где я росла, собака по-свински не поступает.
Лиза наполнила стопки.
— Ну, а если подумать, кто-то остался из старых знакомых? — продолжала допытываться она. — Ведь можно поспрашивать, узнать у людей. Согласись, мужики-то нам нужны и желательно состоятельные.
Глафира кивнула.
— Нужны-нужны, подруга… Порой в холодной постели так их, окаянных, хочется, что завоешь, как белуга.
Лиза мысленно согласилась.
— Вот я и говорю, подумать надо…
Сергеев вышел в гостиную, прошел к столу. За ним восседала улыбающаяся Молева. Стояла дымящаяся тарелка картошки с тушенкой, банка с солеными огурцами, заварной чайник, хлеб и печенье.
— Ольга Олеговна, ну зачем…
— Садись и ешь! — строго изрекла Молева. — Это я на работе твоя подчиненная, а по жизни я старшая. Садись, говорю! Тут тебе и на ужин останется.
Ермолай подчинился, сел за стол, принялся за еду.
— Ты сам-то откуда будешь? — наблюдая за ним, спросила Молева.
— Из Ленинграда. Вкусная картошка у вас, Ольга Олеговна.
— С домашнего огорода, свойская. Родители у тебя есть?
— Отец в первые дни войны ушел на фронт и вскорости погиб. Мама вместе с заводом была эвакуирована из Ленинграда и сейчас живет и работает здесь, на Урале.
Молева кивнула.
— До войны ты где работал?
— В ленинградской конторе Госбанка работал.
— Значит, ты наш, банковский?
— Да, я окончил учетно-кредитный техникум.
— А жена или девушка есть у тебя? Ты ничего такого не подумай, но здесь у нас много одиноких девчонок и молодых женщин. Присматриваться они к тебе будут.
Ермолай вспомнил Ирину Лазо, хохотушку-пампушку с васильковыми глазами и льняной косой, первую настоящую симпатию. Непостижимую и непонятную капитана Ципок… Медсестру Милу… Потом почему-то Наташу Бузину с белыми волосами и широко раскрытыми зелеными глазами. И… Онись Христолюбову с карими глазами и бархатным голоском…
Улыбнулся и вымолвил:
— Есть девушка.
— Ну и славно, — выдохнула женщина. — Ешь давай, да поедем на наш объект.
Положила на стол пачку махорки и спросила:
— Ты не куришь?
— Нет.
— Это хорошо. Но пачка пусть будет у тебя в номере. Говорят, махорка защищает от паразитов всяких, да и недобрых людей.
Ермолай не верил во всякие там приметы, но изрек:
— Спасибо, пусть будет…
