работает в немецком тылу… Одна из историй его такова. В 1943 году немцы отозвали с фронта гауптмана и направили на должность начальнику сборки ФАУ-2. Этот немец благополучно доехал до Варшавы. Когда пересаживался с поезда на поезд, его взяли наши разведчики и убили. Я спросил А. М.: „Вы его сами убили?“.
– Нет это сделали другие люди в моем присутствии. А я с его документами поехал на завод, где собирали ФАУ, и полгода работал. Убитый немец был инженером, выпускник Лейпцигского высшего технического училища (подобно МВТУ им. Баумана). У нас с ним схожие специальности. Все документы, моя подготовка были сделаны заранее. Затем мне приказали исчезнуть. Я взял отпуск и уехал в Бельгию. Меня случайно задержали на эльзаской границе. Хороших документов у меня не было. Мой немецкий язык с русским и грузинским акцентом определили как эльзасский. Поскольку я не называл свою национальность, меня долго допрашивали, а затем отправили в Бухенвальд, как лицо без гражданства.
Я спросил, как протекали допросы, били или нет.
– Нет, не били, но следователь постоянно тушил об мои руки сигареты, а курил он без перерыва. И действительно на руках А. М. были шрамы. По Бухенвальду его знали два человека: подполковник Бонифатьев, командир погранполка, попавший в плен раненым.
Стараниями разведки А. В. был переведен из Бухенвальда в какой-то маленький лагерь, откуда ему организовали побег. После войны работал в комиссии по репатриации. Среди немецких военнопленных в американской зоне опознал своего следователя, забрал у американцев и расстрелял. Немец был поражен узнав в Хускивадзе советского офицера…
Почему-то последнее место службы – Венгрия. Какие-то были неприятности. Мне было непонятно, почему он поселился в Ленинско-Кузнецке. Ответ был уклончив: хотел затеряться. Начал работать инженером-механиком в каком-то тресте, но там что-то не заладилось. Тогда ушел в спортивную школу».
Можно предположить, что на этот раз выдуманная дата рождения – январь 1917 года – призвана была показать, что Хускивадзе-Гоглидзе родился еще до Февральской революции.
Вероятно, со стремлением затеряться связана была и смена имени и фамилии. Мельников подтвердил, со слов своего солагерника Владимира Рейхмана, который учился в той школе, где Авенир Михайлович был тренером по боксу, что в Ленинско-Кузнецке его знали под фамилией Гоглидзе.
Между прочим, от советских орденов Хускивадзе избавился почти так же, как и другой фантазер – писатель Владимир Богомолов. Авенир Михайлович будто бы имел два ордена Ленина, ордена Красного Знамени и Красной Звезды, а за службу в германской армии имел два железных креста. И, по его словам, отказался от них после трагических событий апреля 1989 года на проспекте Руставели в Тбилиси: «Мы с женой после апрельских событий в Тбилиси пришли в ЦК и партбилеты вместе с наградами на стол швырнули». Богомолов же, будто бы в начале 50-х отсидев почти год под следствием по ложному обвинению, после освобождения швырнул возвращенные ему награды в мусорную урну.
Полагаю, что на самом деле весь рассказ о мнимом советском Штирлице-штурмбанфюрере, как правильно заметил Владимир Мельников, родился во время заключения в лагере. Ведь там от умения красиво сочинить себе биографию, превратив ее в настоящий роман, способный увлечь соседей по бараку, порой зависело выживание (см. «Колымские рассказы» Варлама Шаламова). Вот так и рождаются легенды о Штирлицах. Правильно сказал старый зэк, литературовед Марлен Кораллов, встречавшийся с Мельниковым и Хускивадзе в Майкудуке: «Вдоволь наслушавшись тюремно-лагерного трепа, давненько пришел я к выводу, что зэки врут покруче, чем рыбаки и охотники. Врут не все, не всегда, однако же, образуя в России мощный народный пласт, и не случайно, а по мотивам историко-социально-психологическим. Согнутым в три погибели необходим реванш. Как в глазах счастливчиков, кому до сих пор везло проскакивать мимо тюряги, так и в собственных, потускневших. Униженным и оскорбленным надо оставаться личностями. Загремев в лагерь, молодой лейтенант, как правило, жаждет себе присвоить звание капитана. А хорошо бы майора. Командир полка раз-другой нечаянно вспоминает, что приходилось командовать корпусом. А отсидев пяток или семь-девять годков, начинает в это твердо верить. И не пробуй его опровергнуть».
Хускивадзе же, как сообщается в картотеке безвозвратных потерь, ныне доступной в Интернете (http://www.obd-memorial.ru/Memorial/Memorial.html), в Красной армии был всего лишь старшим лейтенантом, заместителем командира батареи 526 легкого артиллерийского полка. Там же сообщается, что он родился в 1918 году в Москве и был членом ВЛКСМ (тогда как сам он в беседах с Шнеером утверждал, что был членом ВКП(б)). Запрос о нем не позднее января 1944 года направила Мария Георгиевна Солдатова, проживавшая в Москве по адресу: Авиамоторная улица, д. 4, корп. 4, кв. 7 – и не получавшая писем от него с августа 1942 года. Скорее всего, это была гражданская жена Авенира Михайловича, которой он, по всей вероятности, посылал свой аттестат на получение денежного довольствия. Может быть, откликнется кто-то из ее родственников и поможет прояснить историю Хускивадзе.
Воздушные замки,
или
Как генерал Кириченко орден Ленина заслужил
После просчетов в оценке сил и намерений германского командования весной 1942 года советская разведка, Генштаб и командование фронтов усвоили одно простое правило: гораздо безопаснее преувеличивать, а не преуменьшать силы и средства противника. Тогда в случае победы успех будет выглядеть весомее, а при неудаче всегда будет готово оправдание: враг оказался чересчур силен. Кроме того, преувеличивая численность и оснащенность войск противника на своем участке, можно было таким образом добиваться выделения себе дополнительных дивизий и боевой техники. Но поскольку в той или иной мере завышали данные о противнике практически все фронты и армии, на перераспределение советских резервов по направлениям этот фактор на практике не оказывал принципиального влияния. Зато определить слабое место в немецкой обороне становилось крайне трудно, поскольку даже туда, где
