при неправильной тактике и никуда не годной организации была провалена, и ряд других.
Правда, освещая все происходящее в корпусе в ином, прикрашенном свете, трудно сказать, что преследовали при этом командир корпуса Кириченко, комиссар Очкин, начальник штаба Дудкин, быть может, их соблазнило создание блестящей карьеры, что ни в коей степени немыслимо в нашей стране! Я же лично не в силах был сколько-нибудь повлиять на ход событий, так как на все мои вмешательства и предложения получал резкий ответ от командира корпуса, что вы, мол, только заместитель и обязаны выполнять мою волю, а остальное вас не касается. Так был получен резкий ответ – не твое, мол, дело, когда я был искренно возмущен посланной в штаб фронта сводкой об уничтожении 5000 немцев и взятии 300 человек в плен, в то время как их было уничтожено 500–600 человек, о предложении предания суду командиров 12 и 13 кд за трусость и паникерство, о несколько других вариантах проведения Кущевской операции и других операций. Благодаря этим, правильным, я считаю, вмешательствам, командир корпуса Кириченко, имея незаслуженно большой авторитет, настоял на моем откомандировании из корпуса, мотивируя это всякими небылицами в лицах.
Прошу обратить внимание на мое письмо, чтобы в дальнейшем подобные явления не имели места. Одновременно прошу вас довести эти факты до сведения наркома Обороны товарища И. В. Сталина».
Из письма видно, что генерал Кириченко на «небылицы в лицах» был мастер. Зато он не умел ни грамотно организовать проведения боевой операции, ни проследить за выполнением боевых приказов, а его корпус шел от поражения к поражению, за что и был… удостоен высокого звания гвардейский.
Боюсь, что даже Бардадин преувеличивал потери, нанесенные немцам в бесславном бою под Кущевкой. Ведь корпусу в бою 29 июля 1942 года противостояли неприятельские войска численностью никак не больше дивизии. Согласно дневнику Гальдера, в период с 21 июля по 31 июля 1942 года в среднем на каждую немецкую дивизию Восточного фронта в день приходилось 19 убитых, раненых и пропавших без вести. Конечно, дивизии южного крыла, наносившие главный удар, должны были терять существенно больше. Но все равно потеря одной дивизией в один день 500–600 человек была бы событием чрезвычайным и наверняка запечатлелась бы в дневнике Гальдера, в немецких мемуарах и исследованиях. Но все источники с той стороны дружно молчат о геройстве казаков Кириченко. Скорее всего, потери немцев в бою под Кущевкой вообще не превышали несколько десятков человек.
А то, как 13 пленных в донесении волшебным образом превратились в 300, доказывает, как кажется, неосновательность подозрений германских историков, будто в советском плену умерло не полмиллиона человек, как гласят официальные данные, а как минимум вдвое больше. Похоже, что в действительности десятки и сотни тысяч немецких пленных существовали только в боевых донесениях. Хотя были и многочисленные случаи убийств пленных и издевательств над ними не только с немецкой, но и с советской стороны. Однако это тема для отдельного разговора, здесь мы ее затрагивать не будем.
Генералам вроде Н. Я. Кириченко точные данные разведки о противнике только вредили, поскольку ограничивали полет фантазии в боевых донесениях. А таких генералов в Красной армии было едва ли не большинство. Поэтому на протяжении всей войны разведка находилась в приниженном положении. Добываемые разведчиками сведения учитывались командованием лишь в той мере, в какой позволяли требовать дополнительных подкреплений и не разрушали радужную картину, нарисованную в фальшивых донесениях. Руководители разведки, впрочем, очень быстро поняли, что от них требуется, и не разочаровывали командиров дивизий, корпусов, армий и фронтов. В их сводках враг обычно был неимоверно силен, а потери немцев неизменно превышали потери противостоявших им советских соединений.
Письмо Бардадина поступило к Г. М. Маленкову – фактическому заместителю Сталина по партийным делам. Георгий Максимилианович вскоре переадресовал его генералу армии Жукову – другому заместителю Сталина, но уже как Верховного Главнокомандующего. Георгий Константинович поручил провести расследование по существу изложенных в письме фактов главе инспекции кавалерии Оке Ивановичу Городовикову. И вот 29 января 1943 года Жуков представил Маленкову результаты расследования, сопроводив их просьбой «при определении заслуг т. Кириченко иметь в виду его личную характеристику». Значит, не наказывать его слишком сурово – заслуги, мол, у бравого казака действительно есть. Расследование же, проведенное полковником Лавровым и подполковником Карышевым, выявило неприглядную картину состояния 4-го гвардейского кавкорпуса. Равно как и некоторые весьма специфические заслуги военфельдшера Ольги Бражник и некоторых других награжденных.
Городовиков докладывал Жукову:
«Произведенным расследованием установлено, что в боевой обстановке управление дивизиями со стороны штаба корпуса было недостаточным. Штаб корпуса во время боевых действий находился от дивизий, ведущих бой, на удалении от 40 до 60 километров, а в донесениях штабу фронта имели место преувеличенные данные о противнике и его потерях.
Расследованием также установлено, что военфельдшер 200 ППГ (полевого подвижного госпиталя; иногда расшифровывался как „походно-полевой госпиталь“, отсюда ироническое – „походно-полевая жена“ (ППЖ). –
За слабое управление частями корпуса во время боевых действий, преувеличение данных о противнике и его потерях, а также за необоснованное
