Все, что может постмодернистское сознание, вернее, чем оно больше всего обеспокоенно, что его больше тревожит — это наличие чего-либо взаправдашнего рядом с собой. Отсюда их бесконечные — «имидж», «поза», «игра» и пр. — приклеиваемые к пугающим их персонажам клише.
То страх глубинный, болотисто-тревожный, что идет из самого нутра их, такого мякотно-инфантильного, что тронь, кажется — и порвется.
Отсюда их нарочито циническое недоверие и отрицание чужой Трагедии, самой возможности Трагедии.
Ибо также в глубине души своей имеют они непроговоренное, но уже-уже вызревающее знание — о том, что наступит момент и отрицаемая эта Трагедия обернется к ним самим гнилым и хищным, безысходном своим оскалом.
В России не любят хороших писателей. Любят писателей «душевных». Поэтому их двух Ерофеевых выбирают Венедикта. Из стимуляторов водку. Из поэзии шансон. Бродского не любят за невитальность. За интеллектуальный стайл. За работу над словом. Вообще за работу. В общем за все то, чего сами не умеют. Когда говорят, что любят, чаще врут. Либо придерживаются принятых норм. Либо воруют-с. Сонм доморощенных подражателей — водочных бабищ, потрепанных жизнью мужичков и старательных школьниц. Всех бы их в литературный «ГУЛАГ», гетто, с глаз долой. Воистину, не плодите лишние сущности.
Между тем, война — то, что приносит облегчение социально закомплексованным (невостребованным) слоям и отдельным личностям. А таких у нас — 90 процентов.
Приходит ли в голову «сочувствующим», что в их сочувствии не только никто не нуждается, но и сам акт сочувствия, особенно публичного — есть элемент общественного садомазохистского спектакля? Да, сочувствие — вид легализованного, морально-дозволенного садизма. Ни что иное.
«Цыпленок жареный, цыпленок пареный» — это своеобразный гений литературного русского трэша. «Когда верблюд и рак пропляшут краковяк, тогда уйдут большевички» — вообще вершины. Страшные тексты, по-настоящему страшные — должны быть как-бы немного детские. Никто не видит так чудовищную нутрь бытия, как ребенок.
Про русский бюджет,
или Ничтосья Филипповна
У них — всяк, кто их денег не берет — тут же Настасья Филипповна. А денег у них не берут от того, что нету у них денег. Есть же такие фантазеры, что и щедрость себе придумают. И Настасью Филипповну заодно. Чтоб все гладко вышло, как по маслицу. Чтоб та денег не взяла, которых нет.
Есть такой цинический парадокс — от тех, кто оттягивает революцию, потому что крови боится. Так вот, чем больше оттягивать революцию, тем больше крови прольется. Кровь, проливающаяся не за раз, не как в кино — у чувствительно-рукопожатных-мы-все-в-белом — кровью от чего-то не считается. Тогда как они давно все не в белом, а кто в розовом, кто в красно-коричневом.
Вера в круговую поруку в определенных кругах всегда была основана на архаичных фантазиях и мифологии. Нет, наверное, кое-кто «своим» и
