сместить Коковцова с поста премьера в январе 1914 года. Правда, сам Кривошеин отказался возглавить правительство, отдав этот пост своему престарелому учителю Ивану Логгиновичу Горемыкину. Но в реальности именно влияние Александра Васильевича в новом кабинете было преобладающим.
Кривошеина очень волновала судьба Витте и Коковцова, которые, сами того не ожидая, были в одночасье отправлены в отставку довольно легко убеждаемым Николаем II. Кстати, сам Александр Васильевич пользовался этим качеством императора неоднократно. Ему удалось добиться отставки не только Коковцова, но и военного министра Сухомлинова, министра юстиции Щегловитова, министра внутренних дел Маклакова, обер-прокурора Синода Саблера. Но для себя Кривошеин такой судьбы не хотел. Поэтому стал исподволь создавать систему, при которой император не смог бы своим единоличным решением назначать и удалять министров. Его инструментом стал так называемый прогрессивный блок Думы. И вот здесь ему очень пригодились широкие связи в московском купечестве. Оно давно мечтало об ответственном министерстве, назначения в которое должна утверждать Дума. Очевидно, что с помощью этого инструмента можно было бы эффективно бороться против царской бюрократии, защищая свои деловые интересы.
На фоне поражений русской армии в 1915 году Кривошеин утверждал, что в столь тяжелый для Отечества час нужно прибегнуть к помощи здоровых сил общества. Настало время для расширения полномочий Думы. Думские либералы, тесно связанные с московским бизнесом, естественно, были очень довольны. Прогрессивный блок, объединивший депутатов либеральных партий, начал энергично вмешиваться в вопросы государственного управления и ведения войны, изо всех сил показывая, что его представители способны действовать эффективнее царских чиновников.
Но смычка Кривошеина и прогрессивного блока не удалась. Николай II отверг программу своего министра в сентябре 1915 года. С Александром Васильевичем произошло то, чего он так сильно боялся: отставка и падение. Интересно, что московские промышленные тузы сразу же от него отвернулись. Не получилось — до свидания: будем играть без тебя. И действительно, прогрессивный блок продолжал атаку на царскую бюрократию и косвенно на Николая II вплоть до его отречения.
Можно ли считать прогрессивный блок инструментом Московской промышленной группы?
Ситуация в политической плоскости всегда неодномерна. Но важным бенефициаром всего, что продавливал прогрессивный блок, несомненно, было московское купечество. Москвичам нужно было выскользнуть из той ловушки, в которую толкала их петербургская бюрократия. Ведь нажим на Москву усиливался. К началу войны не в пользу москвичей решился вопрос о хлопковой базе, без которой не может жить текстильная промышленность. В 1912– 1913 годах полностью испортились отношения с Соединенными Штатами, откуда поступала значительная часть хлопка. Источником сырья остались только среднеазиатские просторы. И началась борьба за владение хлопком Средней Азии. Это было жизненно важно для московской промышленности, и первопрестольные промышленники устремились туда под крылом того же Кривошеина. Однако туда же направлялась экспансия петербургских банков, которым покровительствовал Коковцов. Петербургские банки победили, к началу войны они стали контролировать 2/3 хлопка. Фактически это означало, что на текстильную отрасль накинули удавку, которую в нужный момент можно затянуть. Очевидно, что если я обладаю источниками сырья и приторможу поставки путем манипуляций с ценами, что будет с вашим производством? Естественно, что у московских купцов это вызывало раздражение и тревогу.
С самого начала войны началось лобовое наступление петербургских банков на Москву. Дело предполагало быть грязным. Для того чтобы реализовать его, выдвинули любопытную фигуру — беспринципного авантюриста и дельца Дмитрия Львовича Рубинштейна, которого незадолго до того посадили во главе небольшого Русско-французского банка. Из-за этого, кстати, Рубинштейн стал заклятым врагом «биржевого короля» Игнатия Мануса, который закатил истерику Путилову и Вышнеградскому, стеная, что его якобы обошли: как же так, я вам верой и правдой служил сколько лет, а этому проходимцу сразу банк? Но Рубинштейн был более молод, более активен по сравнению с Манусом, поэтому выбор пал на него. Дмитрий Львович деловито начал атаку на Москву. Сначала он поставил под контроль небольшой Московский частный банк. Это было невеликим достижением, но его следующий шаг стал серьезным потрясением для всей Москвы: Рубинштейн купил контрольный пакет «Юнкер-банка», третьего по активам банка Первопрестольной. После чего начал скупать все московские активы подряд: Мытищинский машиностроительный завод, группу текстильных фабрик Алексеева, знаменитую булочную Филиппова… Земельные участки, склады под хлопок — все подгребалось Рубинштейном. Купечество впало в панику. Все прекрасно понимали, кто стоит за Дмитрием Львовичем и чем это грозит.
Москве удалось увернуться только благодаря начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Михаилу Васильевичу Алексееву. Алексеев был тесно связан с общественными организациями помощи фронту, которые возникли в Москве по инициативе московского купечества и интеллигенции. И как раз в этот период Алексеев испросил у Николая II соизволения создать специальную контрразведывательную комиссию Северного фронта, которая действовала бы не только в прифронтовой полосе, но и в тылу, так как успехи немецкого шпионажа в тыловых областях, несомненно, сказываются на фронте. Аргументация была серьезной, и царь дал согласие.
Во главе комиссии встал известный контрразведчик генерал Николай Степанович Батюшин. И буквально спустя пару дней он нашел врагов, окопавшихся в российских столицах. Когда Рубинштейн сидел за праздничным столом практически в обнимку с товарищем председателя Госдумы Александром Дмитриевичем Протопоповым, к нему внезапно ворвались офицеры в сопровождении, говоря современным языком, ОМОНа и буквально за шкирку уволокли хозяина куда следует. На робкий вопрос Протопопова, что происходит, последний уходящий контрразведчик ответил, что поймали шпиона. Протопопову стало плохо. А Рубинштейна отвезли в псковскую тюрьму и практически силой заставили подписать продажу «Юнкер-банка» московскому купцу
