предводителей, и не могшие из оных спасаться бегством взяты были ими и нам доставлены». Как явствует из отчётов этого же генерала, повстанцы вынуждены были оставить окрестности Слонима не столько вследствие действий российских войск, сколько по причине полной враждебности со стороны местного населения.
В августе 1794 года в обороне русскими войсками крепости Динабург активное участие приняли 170 местных белорусских крестьян. И это неудивительно, поскольку повстанцы под руководством М.К. Огинского, осаждавшие крепость, сжигали крестьянские дворы, вымогали у местных жителей деньги, угрожая полным разорением. Так, с крестьян помещика Зиберха, чьё имение располагалось в окрестностях Динабурга, повстанцы получили 50 червонцев в качестве контрибуции, сверх того ещё 45 рублей в виде поборов, изъяли 7 помещичьих и 5 крестьянских лошадей. Всё это сопровождалось массовыми избиениями местных жителей. Подобные действия были обычной практикой. После одной из своих «партизанских» акций М.К. Огинский возвращался с обозом из 200 крестьянских возов…
О широком распространении антиповстанческих настроений в Беларуси свидетельствуют не только русские офицеры, но и сами польские инсургенты. Полковник И. Дзялинский показывал впоследствии: «По словам его же, Краутнера, волнение значило будто бы, что крестьяне хотели взбунтоваться против российских войск. Но Дзялинский почитает сии его известия совсем ложными, ведая известную привязанность крестьян к войскам российским». М.К. Огинский, ворвавшись на территорию, отошедшую к Российской империи после второго раздела, потерпел поражение именно по причине враждебности местных жителей. По его собственным воспоминаниям, ему пришлось отказаться от штурма Минска, поскольку российский губернатор Неплюев привлёк к обороне города «большое количество вооружённых крестьян, чтобы их выставить для первой атаки». Даже в Вишнево и Щорсах, где граф Хрептович провёл реформы, крестьяне отказывались давать рекрутов и активно выступали против костюшковцев. Ротмистр И. Гойжевский горестно констатировал: «В Вишневе при помощи экзекуции выбираю пехотинцев… Но люди взбунтованы Москвой и не хотят быть послушны… Так же и в Смотовщизне и Щорсах хлопы взбунтовались и не хотят давать рекрутов»»[90].
Наряду с созданием образа «белорусского героя Костюшко», местечковые националисты усердно работают над очернением величайшего русского полководца Александра Васильевича Суворова, одержавшего победу над польскими повстанцами. Из статьи в статью, из книги в книгу кочует байка о «зверствах Суворова» и его «кровавом следе на белорусской земле». При этом никаких фактов не приводится.
Между тем войска Суворова никакими «страшными военными преступлениями» не отметились, наоборот, они вели себя весьма корректно по отношению к мирному населению, о чём свидетельствуют исторические источники.
Суворов отличался пристойным отношением к мирному населению, жёстко требовал от своих подчинённых не трогать гражданских лиц и не отбирать у них имущество. В своей знаменитой «Науке побеждать» он писал: «Обывателя не обижай: он нас поит и кормит. Солдат не разбойник»[91]. Во время подавления польского восстания 1794 года под руководством Костюшко будущий генералиссимус дал строгий наказ не причинять вреда мирным жителям.
Вот цитата из приказа П.С. Потёмкина об изучении и выполнении инструкции A.B. Суворова о действиях войск в бою и указания по обучению войск (22 августа 1794 года):
«Наконец, строжайше рекомендую всем господам полковым и батальонным начальникам внушить и толковать нижним чинам и рядовым, чтоб нигде [при] переходе местечек, деревень и корчм ни малейшего разорения не делать. К продовольствию войск съестное будет брато по учреждению, и ежели выше сего сказано, чтоб мстительно наказывать военных поляков и вооружённых обывателей, то, напротив того, пребывающих спокойно щадить и нимало не обидеть, дабы не ожесточить сердца народа и притом не заслужить порочного названия грабителей. Господин бригадир и кавалер Исаев, при выступлении в каждое местечко или селение, впереди с казаками всегда поставит залоги в селениях при хлебах, в сене и при мельницах, чтоб нигде ничего не трогали и не разрушали»[92].
Также следует обратить внимание на то, что смертная казнь, мораторий на которую был наложен в Российской империи ещё в 1744 году, не применялась в отношении повстанцев. Не была она применена и в отношении пленённого Костюшко. Находясь в заключении в Петропавловской крепости, Тадеуш жил в доме коменданта. Режим содержания Костюшко не был строгим. Он имел возможность получать газеты, генерал-прокурор сам интересовался, какие книги хотел бы иметь заключённый, о состоянии его здоровья докладывали лично Екатерине П. Вскоре же после её смерти Павел I освободил Костюшко.
Другой лидер восстания, знаменитый композитор Михаил Клеофас Огинский, не просто избежал наказания, а стал впоследствии одним из наиболее приближённых к императору Александру I лиц.
Об отношении российских властей к польской шляхте, составлявшей костяк всех повстанческих отрядов, можно судить по сведениям, приведённым историком Вадимом Гигиным: «В июне 1797 года бывший литовский подстолий граф Ворцель подал российским властям прошение о возмещении ему ущерба за лес и поташ, уничтоженные в результате действий войск под командованием A.B. Суворова. Несмотря на то, что сам полководец не имел к этому случаю никакого отношения, на его кобринское имение был наложен секвестр для возмещения Ворцелю ущерба в размере 5628 червонцев или 28 000 бумажных рублей. Через полгода после этого случая бывший польский майор Выгановский подал аналогичное прошение о взыскании с Суворова 36 000 рублей якобы
