Это был танец во славу господ Ампера, Герца и Вольта. А еще это напомнило мне о прогрессивном методе убийства домашней птицы. На Дырке были кожаные шорты, бюстгальтер и ошейник, а поверх них – длинный кожаный плащ, сверкавший, как лист черного металла. Правая сторона ее лица была засижена тщательно и детально прорисованными мухами. Вокруг глаза закручивалась спираль паутины.
Первым нас заметил бас-гитарист, и звуковая волна утратила плотность. Последним отключился барабанщик. Как только мы вылезли из машины, из-за поставленных в ряд мотоциклов появился огромный черный пес и помчался к нам большими прыжками, издавая угрожающее рычание.
Хаммер плавным, но быстрым движением вытащил пистолет, и мне оставалось только гадать, выстрелит ли священник, если пес сначала бросится на меня, и какие это может иметь последствия.
– Кафаль, фу! – заорала Дырка, когда зверю оставалось преодолеть метров пять. Тот заложил крутой вираж, притормозил и потрусил обратно с безразличным видом профессионального телохранителя. И с таким же безразличием Хаммер спрятал пушку в кобуру.
– Так-так-так, – сказала Дырка, направляясь к нам вихляющей походкой. – Кого мы видим! Большой храбрый священник с большим пистолетом и, как я слыхала от кое-кого из бывших монашек, с большим толстым членом. Что ты делаешь священник, когда хочешь бабу, а рядом нет никого из этих набожных дурочек? Молишься или кладешь свои яйца в холодильник?
– Вспоминаю тебя, – ответил Хаммер. – И пропадает всякая охота.
– Ну, я не идеал, – скромно заметила Дырка, все еще делая вид, что не замечает меня. – А хотел бы ты переспать со смертью? Смерть – она ведь тоже баба, если ты забыл.
Вопрос был из тех, любые ответы на которые одинаково нелепы. Как, впрочем, и молчание.
– Представляешь, священник, – продолжала гнуть свое Дырка, – ты раскладываешь на алтаре эту холо-о-одную вдовушку и трахаешь ее раз, другой, третий... И вдруг думаешь, глядя на самого себя: а что же из всего этого не принадлежит ей?..
Она, вернее та, что послужила матрицей для таолы, определенно была не проста, в противном случае быстро надоела бы сцейраву.
– Ты привез то, что нужно папику? – спросила она у меня, мгновенно переходя на деловой тон.
– Да. – На всякий случай я сделал шаг в сторону и повел подбородком в сторону Хаммера. – Вот один. Второго ты найдешь в любой момент на улице Четырех аббатов.
– Мы так не договаривались, – стервозным тоном заявила Дырка.
– Какого черта? Если надо, я доставлю клиента сегодня же. Или отправь туда своих мальчиков.
...Пока мы с Дыркой вели переговоры, этот болван Хаммер решил встрять, хотя уже получил ранее внятный намек, что этого делать не стоит. А если намек не показался ему внятным – его проблемы.
Как правильно заметила Дырка, пушка у священника была большая, и вытаскивал он ее с завидной быстротой, однако быстрота уже не имела значения.
Тут я позволю себе очередное небольшое отступление. Я давно убедился в том, что жизнь представляет собой что-то вроде карточной партии и гораздо важнее вовремя различить символ, воплощенный в человеке, чем увидеть человека за символом. Это предопределяет верный или неверный ход, другими словами – погибнешь ты или доживешь до следующей сдачи.
Судьба снова свела меня с Хаммером, который обозначал Непреодолимую Преграду, ликвидировать которую можно было только хитростью. Я говорю «снова», потому что он был реинкарнацией других, столь же опасных типов, живших за сотни лет до него.
На войне, как на войне. Помимо Непреодолимой Преграды, в колоде судьбы были Добрый Ангел, он же Проводник, Женщина-Паук, умертвляющая самцов после совокупления, Жало В Плоть – враг, кочующий за тобой из города в город, из возраста в возраст, из жизни в жизнь, – всегда разный и всегда одинаково ненавидимый и ненавидящий, Шут – безобидный и даже чрезвычайно полезный для сохранения трезвой самооценки, Верный Пес, готовый умереть за тебя и, что гораздо лучше, умирающий
Можно было бы продолжать, однако на это уже нет времени ни у меня, ни тем более у вас. Количество символов ограничено, в противном случае они не были бы символами и заполнили бы собой бесконечную природу; проблема в другом: обычная человеческая жизнь слишком коротка и бездарно поглощена почти без остатка дурацкими ритуалами, а то немногое, что после них остается, – всего лишь сухая бумага для огня сожалений. Этот костер тлеет в удачливых душах и ярко пылает в других. И, кстати, что такое удача? Только временная отсрочка платежа. Если бы все знали, какие проценты набегают, то многие предпочли бы заплатить пораньше.
...Итак, священник снова вытащил пушку. На Дырку это не произвело никакого впечатления. Не сомневаюсь, что она знала, с кем имеет дело, – в отличие от священника. Она была таолой сцейрава, а длинноволосые мальчики вполне могли оказаться ангонами. Не знаю точно, кем был Кафаль, – этот ублюдок, переливаясь в разных ракурсах, чертовски напоминал то Черного Пса с болот, то Фенрира, то дикую собаку Саб – как вы, наверное, поняли, масть его менялась, будто цвет неба в грозовой день, а иногда он тускло сиял, словно сожрал луну и каждая его шерстинка была световодом. В любом случае и Кафаля не стоило сбрасывать со счетов.
Очевидно, силы были не равны, и на месте священника я бы начал читать молитву, ибо надеяться ему было не на кого, кроме своего забывчивого бога. Но он все еще не понимал этого.
Длинноволосые, которые прежде выглядели такими отстраненными и самоуглубленными, теперь держали Хаммера на прицеле. Я едва успел заметить, когда инструменты в их руках сменились этими русскими автоматами с профилем курносого лиса.
Я снова перешел в медленное время и созерцал немую сцену, будто в каком-нибудь дешевом вестерне. Таола сделала то же самое. Появилась возможность довести разговор до конца. Мне этого хотелось, пока стороны не превратили друг друга в кучи дохлого мяса и пепла. Заметьте, я не говорю «убили».
– Твой хозяин обещал мне кое-что взамен, – напомнил я.
Дырка осклабилась.
– Ты все еще хочешь вернуть свою игрушку?
– Она не моя.
– Я не о Клетке, дурачок. Я о твоей девке. Она этого не стоит, забудь о ней. Посмотри сюда.
Дырка распахнула кожаный плащ, и теперь под ним не оказалось ничего, кроме обнаженного тела – действительно самого красивого женского тела, которое я когда-либо видел или мог себе вообразить. Оно было квинтэссенцией мужских вожделений, суммой сексуальности и в то же время сверхъестественным образом имело ярко выраженный индивидуальный аспект, рассчитанный именно на мое восприятие... Пожалуй, в этой фантазии на тему плоти можно было заблудиться и забыться, но я догадывался, чем обернется потом хорошо замаскированный кошмар.
Я попытался все же сосредоточиться на том, чтобы извлечь хоть какую-нибудь пользу для себя. Неужели повезло, и Клетка
– Где Клетка? – спросил я прямо, стараясь смотреть Дырке в глаза и ни в коем случае не этажом ниже.
Она ответила мне взглядом правдивым, как прогноз синоптика, и наконец выдавила:
– Папик скажет. Если захочет.
Этой твари нравилось наматывать мои нервы на свое веретено. Ничего другого я от нее и не ждал, и, кроме того, нервы – все-таки не кишки. А что касается ее хозяина, я даже не пытался разгадать его игру. Мне, подвешенному на тонкой нити абсурда, вряд ли стоило дергаться. Не исключено, что Велиар и не покидал этого пьяно грезящего мира. Значит, у сцейрава был еще какой-то интерес, но и в самом худшем для меня раскладе не было, в сущности, ничего нового.
Я услышал все, ради чего приехал сюда. Время рванулось, как отпущенная пружина.
В отличие от тех, которые сгорели на берегу, ангоны сцейрава подготовились к встрече с пироманьяком.
