зарабатываю потому, что я больше и лучше работаю! Покажите мне кого-нибудь усерднее меня, и я передам ему все предприятие!
Он кладет Ребману руку на плечо:
– Нет, не будет вам надбавки, Петр Иванович, я дам вам кое-что в сто раз более ценное – хороший совет: если кто-нибудь хочет от вас получить то, чего вы ему не хотите дать, лучше обойдите его десятой дорогой. Я вас не избегаю только потому, что отношусь, как к родному сыну!
И он опять заводит старую песню все с тем же припевом о том, как надо вести дела:
– Если кто-то справляется по телефону, есть ли у вас тот или иной товар, не нужно говорить, что у вас его нет – всегда стойте на том, что у вас есть все.
– А если он придет и увидит, что товара нет?
– Тогда продайте ему что-нибудь другое. Вы должны совершить с ним сделку, иначе вы не коммерсант. Если я, к примеру, приду к клиенту, которому хотел бы что-то продать, и он мне скажет: «Садитесь, Николай Максимович!», то я предложу, чтобы он оставался сидеть, а сам лучше постою. Потому что тот, кто сидит, теряет власть, а тот, кто стоит, имеет все преимущества. Так что садитесь, Петр Иванович, на стул моего брата. Этим я не пытаюсь вас себе подчинить, но хочу оказать вам честь. А теперь слушайте и запоминайте: если к вам приходит клиент и требует наждачной бумаги, которой мы не торгуем, все равно не отпускайте его без покупки. Вот только что кто-то заходил в магазин. Кто это был?
– Не знаю, я у него не спросил.
– Очень плохо. Вы обязаны всегда заполучить имя и адрес клиента. Чего он хотел?
– Открыток фирмы «Цико».
– И что вы ему ответили?
– Правду: что нынче у нас их нет, мы их еще только должны получить.
Шеф встал, подошел к своему «секретарю» и взял его за полу пиджака:
– Ну что, Петр Иваныч, вот вы сейчас вернетесь в магазин и к вам придет покупатель за наждаком, что скажете?
– А что говорить, скажу, что он где-то там на складе, за семью печатями! – раздраженно ответил «секретарь».
– Неверно, совершенно неверно, – отозвался шеф в том же вежливом тоне, даже с улыбкой.
– Вы должны продать ему фотоаппарат, желательно нашего производства. Если вам этого сделать не удастся, можете немедленно расстаться с мечтой о предпринимательстве!
В том же духе разговоры идут каждый раз, когда Ребман касается темы улучшения условий труда, и у него такое чувство, что следует еще и радоваться, что ему вообще платят.
Да, Николай Максимович ужасно скуп, он «запористый», как говорят швейцарцы: если кому-то из сотрудников что-либо нужно, то этот «безотказный» человек тут же найдет ему срочную работу. Он такой скряга, что жалеет даже скрепок: если получает письмо более одной страницы, просто загибает верхний угол и заглаживает ногтем, – мол, будет держаться, как со скрепкой, даже лучше.
А если приходит письмо со скрепками, он их всегда снимает и складывает в коробочку; там их у него уже больше сотни, но ни одной он еще не воспользовался.
Ребману ничего другого не остается, как продолжать тянуть лямку: по утрам и в обед тащиться в контору, вести английскую корреспонденцию, помогать в магазине, когда рассыльный не на месте, бегать на почту и в банк, а по субботам после обеда ездить на «фабрику» и там сочувственно кивать головой, когда бедняги столяры просят о копеечных надбавках. Наблюдать, как они стоят у окошка, из которого им на дощечке выдают нищенскую оплату, как дрожат их пальцы, когда они старательно выводят свою подпись или ставят вместо нее крест. Как ножом по сердцу эти вечные униженные просьбы, которые он вынужден выслушивать: «Петр Иваныч, дорогой, хороший, дайте нам надбавку, хоть несколько копеек, с такой оплатой ведь не прожить!» И ничего не остается, как только кивать головой – шеф этого и слушать не станет: «Поверьте, я испробовал все средства и пути, но ничего не выходит, я и сам никаких надбавок не имею».
Они благодарят и расходятся по местам. Еще никогда никто не посмел обидного слова сказать. Только, когда Ребман признал, что тоже ни разу не получал надбавки с тех самых пор, как поступил на должность, один подмастерье не сдержался:
– Коли так, то никакой он нам не хозяин, этот живоглот с Мясницкой, тогда он… – Тут последовало непонятное ругательство на русском языке.
В следующий понедельник Ребман поведал шефу о своем визите на фабрику. Когда тот, по обыкновению, отвечал, что ничего невозможно изменить, подчиненный вдруг спросил:
– Николай Максимович, а что значит «сволочь»?
Шеф покраснел, как кирпич:
– А откуда вы такие слова знаете, вас на фабрике просветили?
– Да. Но это было сказано не по моему адресу. Так что же, все-таки?
– П-п-п-ротивоположность п-п-прелести. – Николай Максимович, волнуясь, всегда заикался.
– А что такое прелесть?
