– П-п-п-ротивоположность с-с-сволочи. Вы теперь довольны?
– Я думаю, что теперь я удовлетворен, – отозвался Ребман.
С этого дня с кассой на фабрику стал ездить Иван Михайлович.
Этим летом Ребман не ездил на дачу. Придумал отговорку, что слишком далеко. Правда, госпожа пасторша давно поняла истинную причину. Но, конечно, ничего не сказала. Ребман остался один в большом, полупустом городе. В шесть заканчивалась работа, а в половине седьмого он уже сидел в легкой и быстрой одноместной лодке и греб в сторону Воробьевых гор, что в часе езды вверх по реке. Отсюда в восемьсот двенадцатом году Наполеон впервые взирал на Москву. Теперь здесь находился принадлежавший яхт-клубу загородный дом. Там Ребман купается. Играет в теннис. А на следующее утро на веслах возвращается в город. Несмотря на занятия спортом, свежий воздух и улучшение аппетита, на сердце у него с каждым днем все тяжелее.
Раз в неделю он ходит к Михаилу Ильичу. Пьет с ним чай. Потом они едут в Сокольники, где друг, подменяя концертмейстера, играет первую скрипку в оркестре.
Как-то раз по дороге домой с одного из таких концертов в парке Ильич спросил:
– Петр Иваныч, братец, что это с тобой?
– Да что со мной станется? Спячка.
– Отчего?
Ребман смотрит в землю, чешет лоб, молчит.
– Так вот оно что! – догадался Ильич и покачал головой. – Тут грядет переворот в мировой истории, а у него, видишь ли, любовь! Надеюсь, ты тоскуешь по одной, а не сохнешь по нескольким сразу?
Будто уходя от ответа, Ребман резко наклонился, подхватив проплывавший по реке стебелек:
– Это просто ужасно, я влюбляюсь в каждую красивую барышню. Кошмар какой-то!
– Нет, – смеется друг, – ужасно то, что ты – плут и обманщик. Говори же, в чем дело! Может, смогу дать совет.
Не получив ответа, он замечает:
– Держись от них подальше!
Ребман сейчас напоминает побитую собаку:
– Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Сам Шекспир не изобрел бы такой невероятной комедии положений, а ведь он был мастер на такие дела. Представь себе: в клубе четыре девушки – Оля, Таня, Дуня и Клавдия, добрейшие создания, впрочем, как и все русские барышни. И нас в команде тоже четверо – это те ребята, с которыми мы выиграли у «Геркулесов» регату – Миша, Володя, Ваня и Петя. Петя – это я.
– И что же? – нетерпеливо подгоняет Ильич: им скоро выходить.
– Так вот, – продолжает Ребман, когда трамвай отъехал и они оказались на пустынном тротуаре, – представь себе, у каждого не та пара!
– Так поменяйтесь.
Ребман почти в отчаянии:
– В том-то и дело, что не можем: каждый хранит верность своей, то есть не той! – Он вздохнул так, что, наверное, услышала вся Москва. – Все остальное можешь себе домыслить, если тебе больше нечем заняться.
– Ничего не поделаешь, такова жизнь, – говорит Михаил Ильич. – Но, как говорится, до свадьбы заживет, затянется и эта рана.
Он смеется:
– В любовных делах, дитя мое, нужно иметь твердость!
Но, видя плачевное состояние своего друга, предлагает:
– Ты должен почитать книгу Гамсуна «Виктория. История одной любви». Там по сюжету все именно так, как у вас, только меньше действующих лиц, потому что Норвегия меньше России. А в остальном все то же. Прочти непременно!
Но Ребман не собирается читать Гамсуна и его «Викторию»… Чем может помочь книга, пусть даже такого знаменитого автора? Только еще тяжелее станет на душе.
Все так плохо, что даже шеф, обычно не отличающийся чувствительностью к настроению сотрудников, почуял неладное:
– Петр Иваныч, что с вами, вы больны? – спросил он как-то вечером, когда «секретарь» принес ему почту на подпись.
Ребман качает головой: нет, он не болен.
– Но вы плохо выглядите, в чем дело? Можете смело говорить – чем смогу, помогу.
– Мне никто не в силах помочь, – обреченно бормочет Ребман.
И тут шеф неожиданно догадался… Он по-отцовски смотрит на своего «протеже»:
– Неужели все так плохо? М-м-м-не очень жаль. Но от этого нужно освободиться. Не стоит гибнуть от неразделенной любви, найдите противоядие.
Он снял пенсне, подошел к Ребману и положил ему руку на плечо:
