И вот они подходят к довольно скучной кирпичной коробке под зеленой крышей и со множеством окон, и невольно Ребман вспомнил, как он сам таким же октябрьским солнечным утром и тоже уже посреди учебного года переступил порог Шафхаузенской семинарии. Только он не был единственным сыном помещицы благородных кровей. «Сегодняшним утром и теми, что за ним последуют, я ему не завидую, – думает он, – и не хотел бы оказаться на его месте».
Они вошли в здание. Старый школьный слуга показал им дорогу в классную комнату.
Пьер обратился к Ребману:
– Было бы лучше, если бы вы не провожали меня дальше.
Но Ребман энергично качает головой:
– Не может быть и речи, я зайду вместе с вами!
Как только они открыли дверь, в классе воцарилась полная тишина – до того оттуда доносился такой шум, словно там бушевало сто чертей. Первое, что бросилось Ребману в глаза, что это все были маленькие мальчишки-кадеты, совсем еще кнопки, ни один не достанет его воспитаннику и до плеча. Он не успел додумать до конца, а уже как по команде все заорали вокруг:
– Здоровенный Голиаф с нянькой! А где же маменька?
Пьер стоит, словно его хватил удар, лицо побелело, взгляд, как у затравленного зверя, увидевшего охотников. Но он тут же овладел собой – Ребман навсегда запомнил эту невероятную силу воли своего четырнадцатилетнего воспитанника. Тот с улыбкой обернулся к нему, виновнику всей этой истории, и вежливо, но с достоинством настоящего принца сказал:
– Благодарю за сопровождение, Месье.
После этого он закрыл за собой дверь и вошел в класс.
В обед, когда Ребман хотел встретить своего воспитанника, он уже издалека увидел его. Месье остановился на месте, чтобы полюбоваться спектаклем: два или три десятка мальчишек повисли на «Великане-Голиафе», словно стая такс на огромном олене, которого они поймали, и каждая старается выщипать из его шерсти клок. Но тут он пустился бежать. И только так ему удалось освободиться.
Дома госпожа директорша всплеснула руками:
– Петер, дорогой мой, что это они с вами сделали?! И гневно взглянула на воспитателя:
– А вы, зачем вы здесь? И не стыдно вам, что вы позволили так издеваться над своим воспитанником!?
Между тем Пьер снял фуражку и шинель, и только теперь стало видно, как его всего истаскали, издергали, исцарапали и перепачкали. Но он только сказал:
– Пойдемте, Месье, я хотел бы привести в порядок свое платье и умыться.
Госпожа директорша схватила его за руку:
– Сначала я хочу знать, как такое могло произойти. Я скажу своему мужу…
– Нет, пожалуйста, не говорите ничего господину директору!
– Да, но что же произошло? Я такого у нас не припомню. Вас что, кто-то побил?
На это Пьер с полуулыбкой:
– Не кто-то один, а весь класс, так что ничего особенного; надо же как-то подружиться, вот мы и подружились, заключив добрую солидную дружбу, о да! Пойдемте же наконец, Месье!
Они пошли к себе. Ребман взял щетку и почистил одежду Пьера. Затем сам умыл парню лицо, аккуратно, словно ребенку. И сказал:
– Так, а теперь рассказывайте. Что произошло? Я хочу знать!
– А что могло произойти, – ответил Пьер, который между тем совсем пришел в себя – как только я закрыл за собой дверь, они на меня накинулись, как стая молодых борзых собак. И вот – результат вы видели.
– А что, учитель в класс не приходил?
– Спросите у директора. Ну все, пошли есть. И не делайте такое лицо, в конце концов, это же не вас мучили.
– Когда они спустились, то увидели директоршу, словно воинственную фурию, стоящую перед своим мужем, который уже совершенно не походил на морского офицера высокого звания, а выглядел как мокрая кошка. Она видно уже давно атаковала его, теперь было слышно ее фырканье:
– Ты слышишь, это больше не повторится! Ребенка доверила мне его мать. Тебе ведь известно, что она писала мне о его здоровье! И для чего вообще здесь этот здоровенный хам-швейцарец?
– Цыц! Тише ты, – говорит директор сдавленным голосом, видя их обоих спускающихся по лестнице.
Тут он рассмеялся:
– Это все только глупости. Мальчишки просто подружились друг с другом, заключили своеобразный договор о дружбе, не так ли Петр Николаевич?
Он берет Пьера под руку и идет с ним в столовую:
– Женщины ничего в этом не понимают. Но мы, мужчины, точно знаем: просто дружеская возня, ничего особенного тут нет. Садитесь, пожалуйста.
