может быть больным. Но разве вправе волшебники решать заранее, кто достоин жизни или нет? Для этого надо быть богом. А волшебники им не были, они были обычными людьми с кучей недостатков, свойственными всем нам. Говорят, что это волшебство стало последней каплей. Жители восстали. Началась резня. Маги были сильны, но их было меньше. Намного меньше. К тому же, что можно было сделать, когда твоя же служанка подкладывает в еду яд, а слуги хотят убить. Мне рассказали это потомки тех, кто успел убежать из страны. Но таких счастливчиков было мало. Убили почти всех, а магию запретили.
Мы потрясенно молчали, слушая рассказ.
– Что было потом? – просила Вела.
– Что обычно и бывает в таких случаях. Стало еще хуже. После того как истребили магов, принялись за тех, кто им помогал или сочувствовал, кто работал на них, или просто тех, кто хотел избавиться от зубной боли и поэтому обратился к знахарке. Люди мстительны. И они начали бороться со всем, что хоть как-то было связано с жившими в стране магами. Разрушать построенные ими города, сжигать посаженные сады. Магию, колдовство, знахарство запретили. Вместе с чтением и книгами, остатки которых сожгли.
– Ужасно, – прошептал Иллар.
– И не говори, – проводник невесело усмехнулся. – Если узнают, что ты маг, то тебя ждет долгая и очень мучительная смерть.
Студент побледнел.
– Такая же участь ждет и остальных. Потому что в любом случае все мы будем расценены как сообщники волшебника.
Теперь бледность Иллара, не так сильно бросалась на фоне наших испуганных лиц. Некоторое время мы шли молча.
– Как же люди живут здесь без магии? – задала вопрос северянка.
– Плохо, – просто ответил наш спутник. – Многие умирают. Все стараются заводить побольше детей, так как редко кто из них доживает до зрелого возраста. Из-за этого с животами здесь уже ходят совсем малышки, – проводник зло сверкнул глазами. – Вместе с магами и знахарями толпа уничтожила множество людей, которые не имели к ним отношения, зато слишком уж «умничали». Если у тебя красавица жена, урожай не полег, а корова дает молоко – так может ты колдун и тебя стоит на всякий случай убить? Вместе с женой и детьми. Чем хуже ты живешь – тем лучше. Старики, которые могли бы передать знания, просто вымерли. Раньше товары из Гартиции были востребованы на всем побережье. Говорят, что мы кормили не только себя, но и соседние Вильнию и Нарг. Здесь жили в достатке, не зная нужды. Теперь голод и мор обосновались в нынешних местах. Во многих деревнях не на чем даже вспахать землю и людей запрягают в плуги вместо лошадей или быков. Крупные города разрушены, большинство горожан выкосили болезни. Жизнь еще кое-как теплится в деревнях, если это можно назвать жизнью.
– И никто не хочет вернуть магов? – спросил Иллар.
– Люди считают, что окружающие беды и несчастия не из-за их поступков, а потому что маги наслали на них какое-то проклятие, из-за которого умирают их дети и не растет урожай. Так что виноваты во всем те же волшебники, – невесело сказал проводник.
Дальше мы шли молча. Из-за серых туч выглянуло осеннее солнце и запрыгало отражением среди луж. Тропинка петляла среди деревьев и, наконец, свернула в заросли кустарника. Пробравшись через них, мы очутились на узкой одноколейной дороге. Еще через час пути мы перешли старый хлипкий мосток и поднялись на небольшой холм. Отсюда открывался вид на небольшую деревеньку.
– Всем молчать и ни с кем не разговаривать, – строго сказал бородач. Мы послушно кивнули.
Через несколько минут мы вошли в деревню и, наконец, встретили первых жителей Гартиции. Видимо это были брат и сестра. Два грязных ребенка, на вид лет семи-девяти. Может быть, они были и старше, но плохое питание не дало им нормально развиться. Хотя на улице была осень, мальчик был совсем голый, с неестественно большим животом, тонкими кривыми ногами и взлохмаченными, в колтунах, волосами на голове. На сестре из одежды была только старая дырявая рубаха. В руках она держала палку, которой била мальчика. Он стоял, выставив вперед руки, в слабой попытке хоть как-то защититься от ударов. Ни один из детей не издавал никаких звуков, кроме тяжелого дыхания. Избиение проходило молча.
Заметив нас, девочка замерла с занесенной над головой палкой. В её глазах мелькнул испуг, и она юркнула за брата, прикрывшись им. На лице мальчика не отразилось никаких эмоций. Из уголка его рта стекала слюна. Мы молча обошли застывшую посреди дороги парочку.
Дома в деревне стояли окруженные чахлым кустарником. Привычных заборов между участками не было. Хотя раньше они имелись – кое-где виднелись их остатки. Но видимо в одну из зим, заборы пошли на растопку печей, а новые никто возводить уже не стал. Это объясняло и отсутствие в деревне деревьев. Так и стояли жалкие покосившиеся домики на виду у друг друга, скрытые лишь кустиками. Даже поход к деревенскому туалету не был секретом для соседей.
Шагая по грязи главной улицы поселения, мы чувствовали взгляды жителей, который с опаской наблюдали за нами из темных окон домов. Но никто не окликнул незнакомцев. Нигде даже не залаяла собака. Единственным звуком, был шум где-то хлопнувшей двери и плач ребенка.
В центре деревни стоял дом, обнесенный забором, вернее жалкой пародией на него – из жердей, между которыми спокойно могла бы пройти и лошадь. Скорее всего, здесь жил староста. И он уже ждал нас. Наш проводник подошел к опиравшемуся на забор лысому мужчине с плотно сжатыми губами.
– Это отставшие. Позавчера я проводил здесь группу пришлых, а эти отстали, – сказал он. – Теперь нагоняем.
Лысый никак не отреагировал на это, продолжая сверлить нас взглядом. Бородач помолчал немного, потом опустил руку в карман плаща и вынул небольшой сверток, который передал молчаливому главе деревни. Тот взял его и ни слова не говоря, развернулся и заковылял в сторону дома. Проводник
