покою – почему же, когда мы с Ричардом попытались пересечь этот самый океан, он превратился в беснующегося монстра? Теперь он лежал передо мной притихший, словно побитая собака, а его воды мирно огибали себе земной шар. Я натужно кашлянула, попытавшись сплюнуть сухим ртом, и, взяв в руки бинокль, снова принялась высматривать любимого. Вокруг не было ничего, вообще ничего, кроме проклятого солнечного света, игравшего на воде яркими бликами. Опустив бинокль, я не выдержала и села, позволив теплым лучам ласкать тело. Я не заслуживала такого удовольствия, но мне так хотелось тепла. С немалыми усилиями я содрала с себя сырую одежду. С каждой новой сброшенной тряпкой солнце пригревало все ласковее, растапливая пробиравший меня до костей могильный холод. Как мне может быть так хорошо, когда мне так плохо? Чушь какая-то.
Я задремала, а потом, разбуженная свежим бризом, долго вглядывалась в морской простор. Сверкающий океан, казалось, пытался убедить меня снова стать друзьями. «Ненавижу тебя», – пронеслось в моем мозгу.
Оглядевшись вокруг, я не увидела ничего, кроме бескрайней бирюзовой водной глади, перетекающей на горизонте в бескрайнюю кобальтовую синеву неба. Ни тебе нависших облаков, ни белой пены на гребнях чудовищных валов, ни Ричарда. Только море и я.
Надо шевелиться. Нельзя вот так просто сидеть. Столько всего предстояло сделать. Почему я осталась жива? Чего ради жила? Ради вот этого? Что же это в таком случае? Проверка? Проверка на что? На прочность? Наказание? Может, я слишком жадничала, желая получить от жизни все, что она может дать? Получить Ричарда? Нет. Здесь что-то другое. Что же? Я не знала. Боже, что же это? И за что?
От волнения меня снова начала бить дрожь. Дыши глубже, велела я себе. Почувствуй солнечное тепло. Я легла и позволила солнцу нагревать обнаженное тело во всю мочь. Я задремала, а когда очнулась, поняла, что перестаралась: все тело было покрыто потом, а голова болела так, словно череп сжимали тисками.
–
Там воняло. Прекрасное парео, васильковое и мандариново-оранжевое, – его Ричард купил мне на Таити – обмоталось вокруг сетки гамака; я высвободила его и повязала. Я стояла посреди каюты и озиралась, не зная, за что хвататься.
–
– ОЙ! – Я отдернула руку.
Но если электричество есть… я опасливо коснулась выключателя еще раз, и меня снова тряхнуло.
Я взялась за ручную помпу, но при таком количестве разного хлама в воде фильтр моментально засорялся. У меня не было сил бороться с ним, и я бросила это дело. Привалившись к дивану, чтобы передохнуть, я с тревогой размышляла о предстоящей мне огромной работе: необходимо было выкачать из яхты всю воду. Вроде бы воды в «Хазане» больше не становится. Я могу не торопиться, убеждала я себя, буду работать понемногу, с перерывами.
Я вдруг заметила, что потолок каюты ободран до стеклопластика. Покрытые винилом фанерные листы, под которыми он был скрыт раньше, валялись внизу. Я встала и дошла до носовой каюты. Покопавшись в рюкзаке, выудила так редко использовавшуюся губную помаду. Вернувшись в салон и собрав разбросанные листы фанеры, со своей ношей я выбралась в кокпит и написала на каждом листе:
ПОМОГИТЕ! Я БЕЗ МАЧТЫ НА 15° СШ
Подписанные фанерки по очереди отправлялись за борт и, покачиваясь на волнах, уплывали вдаль. Наконец все пять табличек скрылись в океане, отправившись искать моего спасителя. Я потеряла их из виду, лишь изредка на далеком гребне можно было заметить поблескивающий на солнце белый винил, посылавший в небеса мою мольбу цвета спелой сливы.
– А смысл? Черт побери, есть в этом хоть какой-то смысл? – спросила я себя.
Но потом незнакомый тихий голос у меня в голове – голос, становившийся моим другом, моим спасителем, – таинственным образом вмешался в мои размышления и произнес:
–
Был ли это Ричард? Голос не был похож на голос Ричарда.
–
– Отвяжись от меня.
–
– Сам ешь.
–
Незримые руки деликатно подхватили меня под мышки. Я спустилась в каюту. Беспорядок здесь царил просто тошнотворный.
– Наплевать, – сказала я вслух, удивившись звуку собственного голоса.
Ослабшая и измученная, я остановилась у кухонного стола на камбузе.
– ЕШЬ!