Во власти стихии

– Да я бы не отдала их ни за какие сокровища!

– Тогда наслаждайся воспоминаниями о них.

По временам я ненавидела Голос. Он лупил меня логикой при каждом удобном случае. Никакого сочувствия к моему положению. Прихватив бутылку пива, сигару, открывалку и несколько водостойких спичек с камбуза, я отправилась на палубу. Ветра не было, солнце садилось. Усевшись верхом на гик, я откусила кончик сигары в точности так, как видела в кино, и выплюнула его за борт. Сунула сигару в рот, зажав передними зубами, и поднесла к кончику зажженную спичку. Давясь дымом и кашляя, я наконец-то сумела ее раскурить. Открыла «Хинано», выбросив крышку и проследив за ее полетом. Хотя пиво было теплое, на вкус это был настоящий нектар. Ощущая себя Тутанхамоном на троне, я сидела, бездельничая, и размышляла о том, что вот прошел еще один день.

Интересно, вон та яркая звезда у самого горизонта, такая, с красным оттенком, может быть Фомальгаутом, глазом Piscis Austrinus, Южной Рыбы? Я знала, что Фомальгаут была одной из четырех самых главных звезд древней астрономии. Поблизости не было видно других ярких звезд, должно быть, и правда Фомальгаут. Позже я увидела Водолея, Aquarius, и отыскала кувшин, из которого он поливает Южную Рыбу. Когда последний свет покинул небо, в поле зрения галопом ворвался крылатый конь Пегас – Пегас, родившийся из крови горгоны Медузы со змеями вместо волос. В мифе говорится, что Персей убил Медузу в одном из своих героических деяний. Рассматривая небо дальше, я нашла Grus, Журавля, и Lacerta, Ящерицу. А если всматриваться внимательнее, не найду ли я Ричарда, пропавшего человека? Мысленно я нарисовала благородное лицо Ричарда, вписав в квадрат Пегаса. Если бы только мы могли вместе сидеть верхом на гике, курить сигары и пить теплое «Хинано». Если бы только…

Я услышала, как нижняя шкаторина паруса заскребла, туго натягиваясь вдоль левого борта. Ага, хоть какой-то ветер. Я допила пиво, затушила сигару, потом слезла с гика, отвязала штурвал и взялась за него сама. По ночам у меня хотя бы были звезды для развлечений и луна, чтобы затеряться в ее сиянии.

Глава двенадцатая Мачете и мурены

Где-то незадолго до рассвета облачко в форме кленового листа заслонило осколок луны. Я протерла глаза, но вокруг по-прежнему было только море, «Хазана» по-прежнему шла без мачты, а Ричарда по-прежнему не было.

Вернувшись на палубу после утренних расчетов, я обнаружила на верхушке моей импровизированной мачты олушу. Известно, что олуши могут следовать за кораблем по многу дней, устраиваясь на рангоуте, так что в появлении птицы не было ничего удивительного. Птица была примерно тридцать дюймов в высоту, почти вся белая. Меня очаровали ее глазки-бусинки и бледно-голубые тени вокруг них. Перья вокруг клюва тоже были подернуты нежной голубизной. На мгновение глаза птицы открылись шире, превратившись вдруг в глаза Ричарда. Бледно-голубой сгустился до ляпис-лазури его глаз – глаз, от одного долгого взгляда которых все во мне таяло. Но как только птица шевельнулась, ее огромные тыквенно-оранжевые лапы прогнали наваждение, и это снова была всего лишь птица, явившаяся, чтобы составить мне компанию. Олуша улетела, но через пару часов вернулась и снова уселась на мачту, отдыхая. Она пронзительно вопила и много спала, а потом, как следует почистив перья, снова улетела на рыбалку. Олуша провела со мной три дня, но, когда вонь от ее помета стала невыносимой, я попробовала прогнать птицу веслом с привязанной красной футболкой. Проклятая олуша возвращалась снова и снова, а я все прогоняла ее с извинениями, повторяя, что, если бы не гуано, она могла бы остаться. Наконец я ей надоела, и она улетела насовсем. И тогда мне стало недоставать этих голубых глаз и присутствия живого существа на борту.

Тридцать первое октября. Хеллоуин. Девятнадцать дней после урагана. Согласно полуденным замерам, при ровном ветре я прошла сорок миль. Я вспоминала, как в детстве на Хеллоуин с друзьями переодевались и ходили играть в «сладость или гадость». Я вспомнила год, когда сильно заболела. Мне было семь, и дедушка с бабушкой взяли для меня напрокат платье-чарльстон. Оно ужасно мне нравилось, потому что бахрома, нашитая на атласную ткань, дрожала, а на головной повязке сверкали фальшивые драгоценные камни. На третьем доме мне стало плохо и отчаянно захотелось домой: в корзинке для сладостей у меня было всего три конфетки, и больше никто не желал выйти и посмотреть на мой чудесный костюм. Интересно, кем в этом году нарядят моего трехлетнего брата, наверное пиратом или ковбоем.

Я всегда была равнодушна к еде, но в тот вечер на «Хазане» я решила угостить себя какой-нибудь сладостью, чтобы отвлечься от той гадости, в которой жила. Я открыла небольшую баночку консервированной ветчины и вылила на нее полбанки сливового соуса. Сливовый соус был таким деликатесом – не в последнюю очередь потому, что банка уцелела во время урагана лишь чудом, – что я не могла позволить себе съесть все за один ужин. Я вкушала его с арахисовым маслом и крекерами. На десерт у меня были восхитительные консервированные груши. Из-за того что я проглотила столько еды за один присест, мне стало дурно, но остановиться я не могла.

– Тебе стоит притормозить. Надо беречь еду, у тебя остался всего один ящик консервов.

– Отлично, может, я в итоге умру с голоду.

– Вряд ли, если будешь питаться так, как сейчас.

– Слушай, сегодня ведь Хеллоуин, и это мое угощение. А что для тебя сладость, Голос, и есть ли у тебя в невидимом рукаве какая-нибудь гадость?

– Ты, Тами. Ты моя сладость.