несколько часов, и они обрушатся на добычу, в погоне за которой забрались так далеко.
Двое, спрятавшиеся в роще, ждут, что всадники проследуют без остановки и скроются из вида. Вместо этого они замечают, что на расстоянии нескольких миль от них мексиканцы натягивают поводья, но с седел не слезают.
Двое отделяются от основной массы, но проехав пару сотен ярдов, тоже останавливаются. Перед нами сам Урага и его адъютант Роблес. Это всего лишь пауза для обсуждения плана дальнейших действий – так сокол взмывает ввысь, прежде чем камнем ринуться на намеченную добычу.
Прежде чем отделиться от спутников, Урага призвал к себе младшего из офицеров отряда и отдал распоряжение:
– Альферес, отправляйтесь за тем индейцем! Пришлите этого скота сюда, живо.
Эта нелицеприятная характеристика относится к Мануэлю. Повинуясь приказу, пеон ударяет мула шпорами и подлетает к командиру, который тем временем уже спешился. На физиономии индейца угадываются муки нечистой совести – такое случается с теми, кто еще не закоренел в преступлениях. Заметно даже нечто вроде сожаления о том, что предстоит ему сделать, наряду с раскаянием в уже причиненном зле. Теперь, когда все ближе миг, когда те, кого он предал, должны будут пострадать, ощущения Мануэля весьма далеки от приятных. Скорее, это даже муки. Дон Валериан Миранда был щедрым хозяином, а донья Адела – доброй госпожой. И вот он обрек обоих на погибель.
А какая ждет его награда? С того самого мига, как Мануэль открыл местонахождение тайного убежища, он утратил власть над секретом. С ним обращаются теперь без малейшего уважения, напротив, отношение к нему можно сравнить с поведением победителя с побежденным, повелителя с рабом. Его гонят вперед, приставив шпагу к груди или пистолет к виску. На него не смотрят больше как на добровольного проводника. Пеон и сам не считал бы себя таковым, если бы не одна мысль, благодаря которой он не отступает от своего предательского намерения. Стоит ему подумать о Кончите, о той сцене в тополиной роще, о целующем и сжимающем ее в нежных объятьях техасце… Когда индеец вспоминает про все это, заново терзая душу муками, тогда не остается места для угрызений совести, малейшего сожаления, или хотя бы проблеска раскаяния! Нет, если дуэнье предстоит погибнуть, пусть она погибнет! Пусть умрет добрый доктор, если нужно. Лишь бы свершилась месть!
– Эй, малый, это те два пика, про которые ты нам толковал? – задает вопрос Урага, указывая на пару вершин-близнецов, вздымающихся в восточной части горизонта.
– Си, сеньор полковник. Они самые.
– И ты говоришь, что тропа проходит между ними?
– По впадине, после того, как обогнешь утес.
– И нет другого пути, по которому можно попасть в долину?
– Я этого не утверждал, ваше превосходительство. Другой путь есть, но только не отсюда, не с верхней равнины. Через долину протекает ручей, прорезающий себе путь наружу. Если следовать за ним по каньону, можно оказаться внизу, но только не после того, как пройдет дождь. Тогда поток разливается, и тропы по кромке не остается. В последнее время дождя не было, и берега должны быть над водой.
– И кто угодно может попасть в долину снизу?
– Да, сеньор.
– Нам следует соблюдать осторожность, Роблес, – говорит Урага, обращаясь к адъютанту. – Не то наше долгое путешествие окажется затеянным впустую. Какой прок войти в клетку и обнаружить, что пташки упорхнули? Как далеко до места, где река выходит на равнину? – Последний вопрос обращен к пеону.
– Синко легвас, сеньор, не меньше. Обходной путь дальний, нужно спускаться с утесов.
– Пять лиг, значит. И пять вверх по каньону, по которому бежит ручей. Это целый дневной переход. Если мы отправим отряд в обход, столько у него и уйдет. Стоит ли нам поступить так?
– Не думаю, что есть хоть малейший смысл тратить столько времени, – заявляет адъютант.
– Но индеец утверждает, что из дома видно, кто спускается по дефиле между теми двумя холмами. Предположим, беглецы заметят нас и улизнут через проход вниз?
– Нет нужды давать им нас увидеть. Мы побудем наверху до наступления ночи, потом, с приходом темноты, спустимся. Поскольку гостей они едва ли ждут, нам не составит большого труда подобраться к большому дому незамеченными. Отсрочим наш визит до полуночного часа, когда, вне всякого сомнения, прекрасная Адела будет грезить о…
– Довольно! – восклицает Урага, по лицу которого пробегает вдруг тень, словно реплика подчиненного навевает какие-то неприятные воспоминания. – Поступим так, как вы говорите, айуданте. Дайте солдатам приказ спешиться. Останемся здесь до заката. А тем временем не спускайте глаз с этого меднокожего. От греха подальше, наденьте-ка лучше на него браслеты.
Исполнительный Роблес отводит индейца к месту, где остановились уланы, и отдает приказ заковать в кандалы, затем велит спешиваться. Но это не лагерь на ночь, а временный бивуак: костры не разжигаются, лошади остаются под седлами. Кавалеристы держатся у стремени, готовые в любой миг вскочить на коней.
Они располагаются на отдых – более не в строю, но, как приказано, соблюдают тишину и не суетятся. Единственное, что уланы себе позволяют,
