Одинокое ранчо

Победы эти сделались куда более редкими после сабельного удара, полученного на дуэли с американцем в Чиуауа, который не только лишил мексиканца трех передних зубов, но и оставил уродливый шрам поперек щеки. Зубы Урага вставил, но вот шрам не скроешь – неприглядный рубец сохранился навсегда. Даже отросшие до пределов приличий бакенбарды не скрыли его – настолько он выделяется на лице.

Именно после этого злосчастного поединка полковник сделал предложение Аделе Миранда. И не мог не думать, что решительный и высокомерный отказ девушки не связан с этим обстоятельством, хотя плохо скрываемое отвращение молодой дамы, вкупе с негодованием его брата, не имели ничего общего с физическим изъяном соискателя. Не будь Урага так ослеплен страстью, до него бы это дошло. Но поскольку все как раз наоборот, не стоит удивляться, почему при каждом взгляде мексиканца в зеркало раздается взрыв проклятий.

Вернувшись из тайной экспедиции, сопровождавшейся грабежом и убийством, он стал смотреть на свое отражение без прежнего огорчения. Ведь тот, кто изуродовал ему лицо, понес ужасную расплату. Противника по дуэли в Чиуауа больше нет на свете. Судьба его оказалась достаточно ужасна, чтобы удовлетворить самую непримиримую месть. И теперь часто Хиль Урага, будучи трезв или пьян, сотрясается в приступе хохота, сатанинского в своем торжестве, когда вспоминает о жестокой и долгой пытке, которую выдержал его враг, прежде чем расстаться наконец с жизнью!

Но даже это не умиротворяет его злобу. Часть возмездия еще не осуществлена – речь о том, кто исполнял на дуэли роль секунданта. Но даже если ее можно удовлетворить смертью самого Миранды, остается то, что по-прежнему мучает Урагу – его неудавшаяся любовная затея. Эта неудача гложет его сильнее, чем жажда мести.

Полковник восседает в зале дома Миранды, который облюбовал под свою официальную штаб-квартиру. Он один – единственным компаньоном является бутылка, стоящая на столе перед ним. Она, и еще сигара, зажатая в зубах. Мексиканец пьет не вино, но виски из Текилы, выгнанное из дикорастущей агавы. Вино слишком слабо, чтобы усмирить беспокойный дух этого человека, когда он сидит и смотрит на портрет на стене.

Глядит полковник почти постоянно, а отрывает взгляд лишь для того, чтобы выпить очередной стакан мескаля и прикурить новую сигару. Какую пользу принес ему успех в злодеяниях? Чего стоит его жизнь без нее? Он готов ограбить церковь, чтобы соединиться с ней; убить лучшего друга ради благосклонной улыбки Аделы Миранда.

Такие неприятные мысли бродят в голове Хиля Ураги, пока тот сидит, погруженный в себя, и размышляет об изгнанном коменданте и его сестре. Куда могли они направиться? Скорее всего, в Соединенные Штаты, этот приют мятежников и беглецов. На территории Нью-Мексико их нет. Шпионы Ураги, чье рвение подогревалось обещанием щедрой награды, обыскали каждый уголок провинции. Отряженные им лазутчики добирались до Рио-Абахо и до Provincias Internas[67]. Но о Миранде ни слуху, ни духу – не найдено никаких следов ни его самого, ни сестры.

– Chingara! – Как будто это словечко, сорвавшееся с губ Ураги, слишком грязное, чтобы его переводить, было именем, в дверях появляется человек. Повинуясь разрешающему жесту, он входит в комнату.

Это офицер в парадном мундире. Мы уже видели его прежде, но не в военной форме. Это лейтенант Роблес, адъютант Ураги, а также сообщник по преступлениям.

– Рад вашему приходу, ayudante[68], – говорит полковник, указывая гостю на стул. – Мне сегодня немного одиноко, и нужен кто-то, кто мог бы меня развеселить. Вы, Роблес, как раз подходящий человек – собеседник из вас просто удивительный.

Это ирония, потому как Роблес молчалив как рыба.

– Присаживайтесь и составьте мне компанию, – продолжает командир. – Угоститесь сигарой и стаканчиком этого превосходного напитка – лучшего, какой способна произвести Текила.

– Я привел вам компаньона повеселее, чем я, – отвечает адъютант, продолжая стоять.

– А! Кто-то из наших товарищей по казарме? Зовите.

– Это не офицеры, полковник. Это один человек, штатский.

– Штатский, военный, какая разница. Надеюсь, – вполголоса добавляет Урага, – что это кто-нибудь из местных богачей, не имеющий ничего против разложить партейку в монте или бросить кости. У меня настроение немного поиграть.

– Тот, кого я собираюсь вам представить, совсем не похож на богача. Насколько я разглядел в полутьме, пончо у него на плечах, да штаны из овчины, несколько протершиеся за время пути, составляют единственное его достояние.

– Выходит, он показался вам странным?

– Думаю, и вам тоже покажется, если не сильнее. Сами увидите.

– И что это за человек?

– Ну, его и человеком назвать трудно. По крайней мере, одним из gent-de-razon[69]. Это всего лишь индеец.

– Ха! Команч?

Издав это восклицание, Хиль Урага вздрогнул и вид у него сделался слегка озабоченный. Отношения его с индейцами носили довольно деликатный