— Ну, с офицером понятно. Ему расстрел. А тебя отпустить можем. Ты молодой.
Тут девятнадцатилетний пацан гордо выпрямляется и объявляет:
— Нет, убивать будете, так вместе. До конца.
Стальная такая основа проглянула в этом мальчишке — русская душа настоящая. Вместе в бой, вместе погибать. И не бросать своих. Не показной, а истинный героизм в безнадёжной ситуации, который никто не оценит, который так и останется с тобой до близкой смерти.
Ну а потом короткий приказ — расстрелять. И главбандит утерял к русским всякий интерес.
Его холопы запихивают пленных в грузовик. Пока тряслись на дороге, Володька увидел, как один палач другому на зуб показывает — мол, когда шлёпнут незванных гостей, чтобы не забыть золотой зуб выдрать — всё ж денег стоит.
Привезли приговорённых на берег. Поставили спиной к реке. Палачи затворы передёрнули.
И тут, наконец, у Володьки включилась соображала. Спецпрорпагандисты трепаться умеют профессионально, да и знания психологии у них на уровне — профессия такая. А у Володьки ещё и талант к словоблудию. Боевые навыки тут спасти не могли, значит, должен спасти великий и могучий русский язык.
— Ну, стреляй, если тебе автоматы Калашникова не нужны, — заявил он спокойно.
Старший палач посмотрел на русского офицера с нескрываемым интересом.
Ситуация была такая. Фактически шла осетино-грузинская война. Оружие, особенно автоматическое, было на вес золота. И пополняли его часто с военных складов — разворовывание шло там масштабное, нечистоплотные вояки ящиками и машинами загоняли стволы и боеприпасы. Так что на Кавказе все привыкли — у военных можно кое-чего прикупить.
Злоба и жадность боролись недолго. Старший опустил автомат:
— Чего за стволы? Сколько?
— АКСУ. С укороченными стволами. Два ящика.
— А не с укороченными? — поморщился бандюган.
АКСУ в войсках не любили, для боя на дистанции оружие не шибко интересное. Но все равно ценность оно представляло немалую.
— Нет, таких нет, — развёл Володька руками. — Я АКСУ два ящика стащил. Искал, кому продать.
— Отдавай.
— Ага, отдавай. Продать могу, если сторгуемся.
Старший посмотрел на него с уважением. Володька знал, что главное, в таких случаях топить в деталях, создавать иллюзию реальности.
И бандиты клюнули.
Пленных отвезли в полуразвалившийся дом рядом с рекой. И продолжился ожесточённый торг. Володька неохотно сбавлял цену. Его обещали тут же убить, и для порядку отвешивали пару ударов прикладами и долбили поверх головы из автомата, так что пули впивались в доски. И опять начинался торг. Ему предлагали оставить в заложниках солдатика для гарантии сделки. Володька говорил, что без солдата вернуться не может — тогда его из части никуда не выпустят, и доблестные воины Гамсахурдии без автоматов останутся.
Переговоры висели на волоске. Но жадность постепенно побеждала. И, наконец, старший объявил:
— Ладно. Принесёшь два ящика — получишь свои деньги.
Они обговорили место встречи.
И пленных отпустили! Под честное слово! Только забрали пистолет и удостоверение личности офицера.
На встречу Володька на следующий день не пришёл. Прислал друзей — группу спецназа ГРУ. Те поставили бандюков под стволы и пообещали раскатать весь посёлок. В общем, забрали удостоверение и ствол, посоветовали так больше не делать.
Естественно, война для Володьки на этом не закончилась. Так и ходил потом всю службу по тонкому канату. То его заносило в Таджикистан, в самую гущу резни, и там его усилиями было предотвращено немало вылазок так называемой оппозиции, выбиты бандиты из населённых пунктов — системное мышление и знание мусульманских реалий сильно помогали. То командировка на Северный Кавказ. Правда, на одном месте долго не задерживался — вроде все шло хорошо до того времени, пока со своей принципиальностью не влезал в очередную склоку с начальством, после чего его убирали в новое место. Дольше всего продержался в одной очень серьёзной московской конторе, где его сильно уважали за аналитические способности — там вообще нередко привечали всяких чудаков, лишь бы те дело знали. Но и там не усидел — при сокращении, конечно же, вышибли на пенсию, не дав дослужиться до полковника.
На гражданке с гипертрофированной принципиальностью оказалось устроиться не легче. Правда, принципами пришлось поступиться — зарабатывал тем, что писал денежным мешкам диссертации, притом по разным дисциплинам — политологии, экономике. Даже одну по физике. И все проходили без сучка и задоринки. Пытался заниматься бизнесом — ну, ясный пень, тут без вариантов, весёлые шальные деньги от такой зануды всегда бежали прочь. Писал публицистику в журналах. И сегодня остался как-то не у государственных дел. Что обидно. Должны быть какие-то структуры в государстве, которые находят и приспосабливают к делу таких фанатиков — до безумия честных, беззаветно преданных Родине и за неё готовых на всё, ни во что не ставящих свою
