висел в красных ножнах меч с крестообразной костяной рукоятью.
Некоторое время это немыслимое видение молча стояло перед нами, сложив на груди руки и смиренно склонив голову, хотя, пожалуй, это мне следовало бы кланяться незнакомцу, учитывая, каким совершенством он был. Похоже, мужчина сей не считал подобающим заговаривать первым, а Зикали, сидевший на корточках у костра, отнюдь не торопился прийти мне на выручку. Наконец, осознав, что нужно что-то предпринять, я встал с табурета, на котором сидел, и протянул руку. Мгновение помедлив, красавец из прошлого сделал ответное движение, однако не стал пожимать мне руку, а почтительно склонил голову и коснулся моих пальцев своими губами, словно вообразил себя французским придворным, а меня – знатной молодой дамой. Я поклонился ему со всем изяществом, на которое был способен, а затем сунул руку в карман и спросил по-английски:
– Как поживаете? – И, поскольку он явно меня не понял, поздоровался по-зулусски: – Sakubona!
Это тоже не сработало, и тогда я, на самом лучшем своем арабском, поприветствовал незнакомца именем пророка.
Здесь я попал в скважину, как выражается один мой приятель, американец по прозвищу Брат Джон, ибо мужчина ответил мне на том же языке – или на наречии, очень на него похожем, хотя и не взывая к пророку, как полагалось. Голос его был мягким и приятным. Он обратился ко мне как к «великому вождю Макумазану, чьи слава и доблесть известны повсеместно под луной», и прибавил еще целую кучу подобных красивостей, по которым я заключил, что старый Зикали умело его науськал, но которые сейчас вполне можно опустить.
– Спасибо, – перебил я, – большое спасибо, господин… – Я сделал паузу.
– Меня зовут Иссикор, – представился он.
– Чудесное имя, хотя, клянусь чем угодно, я никогда прежде его не слышал. Что ж, Иссикор, чем я могу вам служить?
Признаю, это было невежливо с моей стороны, но мне не терпелось перейти к делу.
– Спасите ее! – горячо воскликнул он, прижимая обе ладони к груди. – Спасите от смерти прекраснейшую на свете женщину, которая в благодарность за это непременно вас полюбит!
– Неужели? – Я немного опешил. – Если честно, тогда я пас, потому что где любовь, там всегда сплошные неприятности.
Тут в наш разговор вмешался Зикали, наконец-то соизволивший отвести взгляд от пламени. Колдун заговорил с Иссикором на зулусском языке, которому, как я помнил, он учил этого человека, и, старательно выговаривая каждое слово, произнес:
– С вождя Макумазана уже вполне достаточно женской любви, больше ему не нужно. Не говори с ним о любви, Иссикор, иначе ты прогневаешь призрак той, что обитала прежде в этом месте, некоей госпожи Мамины, которую Макумазан когда-то знал очень близко.
Я повернулся к Зикали, желая всем сердцем, чтобы он и в самом деле прочел мои мысли. А Иссикор, улыбнувшись, поправился:
– Она полюбит вас как брата.
– Так-то лучше, – проворчал я. – Хотя не уверен, что мне нужна сестра, в моем-то возрасте. Насколько понимаю, вы хотите сказать, что эта дама будет весьма мне обязана?
– Именно, господин. – Он вдруг перешел на «ты». – И богато тебя вознаградит.
– Вот как? – Тут я заинтересовался по-настоящему и, тоже отбросив церемонии, попросил: – Будь добр, разъясни толком, что именно от меня требуется.
Не стану утомлять вас подробностями, друзья мои: в целом Иссикор повторил историю, рассказанную Зикали. Мне следовало отправиться в далекие края, низвергнуть там то ли мифическое чудовище, то ли идола, то ли некую религию – и в награду получить столько бриллиантов, сколько я смогу унести.
– Но почему вы сами не избавитесь от своего дьявола? – уточнил я. – Вот ты, Иссикор, выглядишь как воин. Ты явно силен, думаю, и твои сородичи тоже тебе не уступают.
– Господин, – ответил он, разводя руки в стороны, как бы в знак извинения, – да, я силен и, верно, могу считаться храбрецом, но то, о чем ты говоришь, исключено. Никто из моего народа не в состоянии одолеть нашего бога, если можно так его назвать. Даже возмущение против него обернется для нас проклятием, а его жрецы начнут убивать недовольных…
– У него есть жрецы? – перебил я.
– Да, господин, у божества есть жрецы, поклявшиеся ему служить, злые люди на службе злого бога. Умоляю, господин, приди к нам и спаси прекрасную Сабилу!
– Кто эта дама и чем она тебе столь дорога? – спросил я.
– Господин, она любит меня, и вовсе не как брата, а я люблю ее. Она – великая госпожа, моя троюродная сестра и нареченная. А если злое божество не будет повержено, ее, красивейшую среди наших женщин, принесут ему в жертву!
Тут чувства взяли над Иссикором верх – подлинные чувства, которым я не мог не сострадать. Он, правда, склонил голову, но я успел заметить слезу, что сбежала вниз по его щеке.
– Знай, о господин, – продолжал он, совладав с собою, – в моей стране верят, что это божество, под чьим ужасным обликом прячется дух давно
