Отцовский штурвал (сборник)

– Ом, мани, падмэ хум! Ом, мани падмэ хум!

– Огонь очищает душу человека, – начал объяснять гостям огромный бурят, а лама взывает к Будде. Он поет, что Вселенная дарует процветание и изобилие тем, кто принимает их с открытым сердцем.

На дереве, рядом с дацаном был прикреплен деревянный щит, на котором кириллицей были нанесены правила и поучения Будды для тех, кто решил выйти на путь просветления:

– Трудно бедному быть щедрым, – прочел Пряхин. – Трудно власть имущему не употребить свою власть для достижения своих целей. Трудно не рассердиться, когда тебя оскорбляют. Трудно спорить о правильном и неправильном.

Дарга рассказал губернатору о всех достоинствах Шумака, не забывая пожаловаться на недостаток средств для развития урочища. Тот с любопытством посматривал по сторонам, он был приятно удивлен встречей и бурятским гостеприимством. Когда лама закончил свою службу, гости, ведомые все тем же даргой, перебрались через висячий мостик. На другом берегу, среди сосен, на поляне их уже ждал шаман с бубном. На груди у него висели круглые железные и медные амулеты, черные когти медведя, старинные монеты. На голову была надета отороченная лисьим мехом островерхая шапка. Завидев гостей, шаман начал прыгать вокруг разведенного костра и бить в бубен, призывая почтить души ушедших предков.

Потом у часовенки для гостей уже пели песню про Ермака казаки. Пели хорошо, с чувством.

Шумит тайга, седая вековая,
Течет Иртыш. Могучая река!
И не померкла слава боевая,
И не забыто имя Ермака.
Иван четвертый – государь Московский,
Возликовал от радости душой,
И Ермака за тот поход геройский,
Он наградил кольчугой золотой
За то, что он Кучума пересилил
И государю послужил как мог,
И приросла Россиюшка Сибирью,
И раздалась Россия на Восток.

Припев песни уже подтягивали хором все, кто прилетел и кто оказался на этом импровизированном концерте:

И пусть проходят годы и века, —
Мы не забудем подвиг Ермака!

После концерта губернатора повели вдоль реки, мимо сотен маленьких, сложенных из плоских камней-окатышей тонких пирамид. В грязевых ваннах, не обращая внимания на высоких, упавших буквально с неба гостей, лежали отдыхающие. На берегу, обмазав себя жирной лечебной грязью, толпились «папуасы», а рядом, помахивая хвостами, бродили лошади.

Тут же стояли раскрашенные в синие и красные тона деревянные идолы.

Прямо от горной речки отдыхающими был сооружен водоотвод. Бегущий поток крутил деревянные мельницы, крылатых лебедей, поднимал и опускал игрушечные перегородки, переворачивал лопатки всевозможных гидросооружений. Вдоль тропы на крупных булыжниках виднелись надписи, утверждающие, что «Коля и Оля были здесь». Горячие источники обозначались каменными и деревянными знаками. На некоторых раскрашенных камнях были нанесены китайские иероглифы. Карл Румпель трудился не покладая рук и не жалея ног. С немецкой дотошностью он расспрашивал Пряхина, теребил бурята, губернатора, Сугатову, чтобы они на камеру сказали, что это за камень и о чем говорят иероглифы. Надолго задержался около кладбища костылей. Пряхин объяснил, что сюда, на Шумак, многие прилетают на костылях, а обратно уезжают на своих двоих.

Вскоре утомленные гости собрались в столовой, где им был приготовлен обед. Губернатору как самому почетному гостю предложили вареную баранью голову, Карлу – убсуун, баранью грудинку. Пряхин отметил, что и здесь на столе было выставлено немецкое пиво. Он посоветовал Румпелю отведать приготовленные бурятские молочные пенки – урмэ.

– Зер гут! – подняв большой палец и отведав пенки, говорил Румпель.

На десерт подали сваренные в котле лапы медведя с острой приправой. Видимо, варили их долго, мясо успело остыть и превратилось в холодец. Но под водку пошла и медвежатина.

За столом Эрик Петрович произнес речь в честь немецкого гостя и сообщил, что достигнута договоренность о прямом рейсе из Мюнхена в этот край вечно синего неба.

– Что, будут летать прямо сюда? – вытаращив глаза, спросил глава района.

– Сюда будет прямой рейс на вертолетах, – ответил губернатор. – Скоро вы не узнаете Шумак. Здесь будет курорт европейского уровня. Заведем охотничье хозяйство, огородим источники металлической сеткой, чтоб лошади не бродили. Зарубежные гости смогут здесь не только полечиться, но и поохотиться, порыбачить и подышать нашим саянским воздухом. И как это в песне: «И приросла Россиюшка Сибирью. И раздалась Россия на Восток». Будем укореняться и здесь, в этих диких местах.

Было видно, он доволен оказанным гостеприимством, и ему захотелось ответно порадовать приятной вестью хозяев.

На обеде шаман исполнил для присутствующих песню: «Кочевник, степь и небо».

– Природа, Бог одно и то же, – помогая себе руками пел шаман, – Кругом орлы, пасущие отары. И стрекот дикой саранчи. И посвист суслика степного впитал в себя сей горизонт. И склоны снежных гор.

Уже в конце долгого, как бурятская степь, напевного монолога он с какой-то обреченностью в голосе выдохнул: «И где теперь аймак районом стал, и Ельцин этот путь нам указал».

Пряхин не стал уточнять у шамана, про какой путь вспомнил вдруг он, должно быть, песня была написана давно, и ничего нового в ней не появилось.