огнями в Первопрестольную. В жизни ничего не бывает лишнего и случайного. Здесь, посреди каменных улиц и домов, как сотню лет назад, оставался заросший травой кусок нетронутого поля. Здесь, как тысячу лет назад, цвели одуванчики, каждую весну пробивались на свет чертополох, подорожник, клевер и татарник. Григорий уже знал, что очень скоро на этой низине построят каменные дома и тушинский аймак станет очередным районом и станут здесь табором не вольные, свободные казаки, а такие же, как и он, понаехавшие в Москву люди, которые с удовольствием загонят себя в бетонные клети, сядут к телевизорам, компьютерам и будут требовать от властей хлеба и зрелищ. Закон спроса и предложения никто не отменял и не отменит. Зрелище должно быть наполнено, его будут откусывать, как пирожное, и потягивать, как пиво. И какое дело всем до величайшей Смуты, поразившей в самое сердце русскую государственность? И уже новая поросль будет ходить по магазинам, больницам, ругаться в очередях, хаять существующие порядки и хранить в своих карманах связки ключей от всех замков и дверей, от самих себя. Что изменилось за эти столетия? Вместо живых коней стоят на привязи у подъездов лакированные, воняющие бензином железные кони. И попробуй притронься к ним, хозяева будут биться за них, не жалея своих сил. Пряхин улыбнулся. Слава богу, что рядом с ним сидит не Марина Мнишек, а Наталья Владимировна. И пришли они сюда, на это поле, на своих двоих. Глядя на нее, Григорий размышлял, для чего и зачем они здесь, на этом поле? Если в этом мире нет ничего случайного, значит надо принять все происходящее в нашей жизни. Что придает смысл всему, что творится вокруг него, да и в нем самом. Он смотрел на ее лицо, на полураскрытые подвижные губы. Говорят, что женщину выдают губы, глаза можно закрыть очками, губы не закроешь. У Натальи они жили своей жизнью, расплывались в улыбке, когда она ловила взгляд Пряхина, вытягивались вперед, как у ребенка, когда мимо них строем проходили курсанты и раскрывались лепестком, обнажая белые зубы, когда она, задрав голову, смотрела вверх, наблюдая, как над полем, высматривая добычу, делая плавные круги, парил копчик. Он знал: там, где много людей – будет чем поживиться.
– Скоро это поле обнесут забором, – сказала Наталья. – Говорят, здесь построят стадион и новый микрорайон.
– Уже и тайгу обносят изгородью, – ответил Пряхин. – Будут сдавать в аренду немцам и китайцам. Или просто отдадут не за понюх.
– И ничего не останется тем, кто будет после нас, – вздохнула Наталья.
Пряхин вспомнил свою прежнюю летную жизнь. Она пролетела в один миг, без светофоров, толчеи в метро, автомобильных пробок, бетона, асфальта, указателей на перекрестках, без аптек и афиш, лопасти над головой отсчитывая секунды, складывали их в часы и недели, и тогда казалось, нет им износа. Но все закончилось, быстро и неожиданно. И в той жизни не было ряженых, все было настоящим – и медведи, и люди. И был в ней еще особый смысл, без которого он не находил себе места и применения в Белокаменной, куда стремятся тысячи и тысячи людей со всей России.
Вскоре над аэродромом загремел металлический командный голос ведущего – и праздник начался.
Откуда-то сбоку донесся звук приближающегося самолета. Пряхин отыскал темно-зеленый крестообразный профиль Ан-2, от которого вскоре начали отделяться крохотные точки.
– Смотри, смотри! – громко крикнул он. – Парашютисты!
Стремительно падающие темные точки выкинули разноцветные купола и начали свой неторопливый кругообразный ход по синему небу.
А через полчаса, уже со взлетного поля, в небо поднялся параплан.
Быстро допив кофе, они пошли к тому месту, откуда взлетело это чудное, летающее на капроновом парашютном крыле приспособление. Сделав круг над Тушино, параплан приземлился неподалеку от них. Григорий с Натальей подошли к планеристу, и тут Пряхина ждала приятная неожиданность: пилотом на параплане оказался сын Цырена Цыреновича Торонова – Веллингтон. И он узнал Пряхина, протянул руку.
– Григорий Ильич, вот так встреча! Не ожидал!
– И я не ожидал, – удивленно протянул Пряхин. – Но мне твой батя Цырен Цыренович про тебя рассказывал. Говорил, что ты чемпион и летаешь по всему миру.
– Какой там… – махнул рукой Торонов. – Но несколько раз довелось. Вот что: пока не слетаете со мной, я вас не отпущу, – сказал Веллингтон, поглядывая почему-то на Наталью.
– Я согласна, – тут же ответила она.
– Ну, ты поперед батьки в небо не лезь, – наставительно сказал Пряхин. – Сколько стоит такая прогулка?
– Я вас, командир, подниму бесплатно, – ответил Веллингтон.
И вот после короткого разбега Пряхин уже сверху смотрел на крошечные дома Москвы, на запруженные автомобилями дороги, на ровную зелень парков, на стальной блеск реки Сходни. Под ногами качалась бездна, Веллингтон кренил параплан, делал крутые развороты, ветер рвал волосы, тугой воздух бил в лицо, норовил залезть под куртку, лизнуть грудь, все было, как и при полете на вертолете, но не было защитной оболочки. Приземлились они по- самолетному, пробежали немного по траве и остановились. Купол погас и обессиленно свалился на землю.
– С крещением! – сказал Веллингтон.
– А теперь моя очередь! – сказала подбежавшая к ним Наталья. – Я хочу понять, как поднимаются над землей тибетские монахи.
Григорий не ожидал от нее такой смелости и настойчивости. Уже вдвоем с Тороновым они привязали ее к креслу, Наталья Владимировна молча смотрела на Григория, бледная и сосредоточенная, видимо, читала про себя молитву. Веллингтон уселся на свое пилотское кресло, которое располагалось прямо за спиной Натальи, но чуть выше.
