собственной. Оба они казенные деньги пускали в оборот, покупали у персов шелк, были дольщиками в армянской компании. Персидские купцы бывали их частыми гостями и комиссионерами.
Этим объясняется жадность Прозоровского и митрополита к шелку и тот необъясненный буржуазными историками случай, когда воевода беспрепятственно впустил в город армию разинцев, покрытую кровавой славой персидских походов, вооруженную не только ружьями, но и пушками.
Разин первый раз Астрахань взял в плен шелком, а не оружием.
Казаки фунт шелка продавали по 18 денег, обходился же он казне по 1 руб. фунт при нормальной торговле и продавался ею по полтора рубля. Скупив у разинцев шелк за баснословно дешевую цену, воевода и митрополит стали пытаться возвратить Разина на разбойные дела и снова на Персию. Это подтверждается историческими документами. Дальше идут наши догадки. Воевода и митрополит установили связь с пленной персидской княжной, находившейся в казацком лагере, любимой Разиным.
Княжна, может быть по любви, склоняла Разина к новой поездке в Персию. Там шах мог отвести казакам земли для поселения на вечные времена. Княжна поддерживала связь с Прозоровским и митрополитом, вольно или невольно выполняя шпионские задания.
В такой ситуации вопрос был решен Разиным иначе. Он, узнав о предательстве княжны и о намерениях астраханского воеводы, бросил княжну в Волгу и, побуждаемый массой, все более притекавшей к нему в лагерь с севера, из метрополии, — взял штурмом Астрахань, сбросил Прозоровского и митрополита с колокольни и объявил казакам и народу о походе на Москву.
Вот сюжетная схема одного из начальных и главных эпизодов разинского движения, которую мы вводим в первый фильм.
Теперь становится понятным, в частности, и наивный рассказ голландского мастера Стрюйса о княжне и Разине, которого он видел под Астраханью.
В работе нам помогают: Академия наук СССР (Историко-археографический институт — консультация по первоисточникам) и Государственная публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде (иконографические материалы о разинщине).
КАКИМ БЫЛ ПУГАЧЕВ?
В сценарии Ольги Форш было увлекательно показано грозное и вдохновенное восстание Пугачева.
Исторически Пугачев был намечен Ольгой Форш очень интересно.
Он не был по-современному политически грамотен.
Народ любил Пугачева за удаль, за смелость и не очень настаивал на царском его происхождении. Но не нужно так тщательно снимать с Пугачева обвинение в самозванстве, как это сделано в картине.
О пугачевском восстании писал Пушкин. Гринев описывает пугачевцев, поющих песню «Не шуми, мата зеленая дубравушка».
«Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясало меня каким-то пиитическим ужасом».
Песню, которую пели пугачевцы, Пушкин называл не разбойничьей, а бурлацкой.
Сразу после этой картины Пушкин показал Пугачева насмешливым и непритворно веселым.
Восстание будет разбито, люди казнены, но народ бессмертен. Чувство этого бессмертия жило в полках народной армии Пугачева.
Лента, которую задумала Ольга Форш, показывала насмешливое непризнание народом екатерининского правительства.
Очень хорошо была задумана сцена, когда сжигали дом Пугачева и место посыпали солью, бабы растаскивали эту соль, потому что на соли лежал царский акциз и соль была дорога.
Пушкин отмечал, что воззвания Пугачева были написаны хорошо и понятны народу, а манифесты Екатерины были даже по языку народу чужды.
Народ иронически относился к клеветническим выдумкам Екатерины, которыми она хотела опорочить восставших.
Все это — замечательный материал для картины, но это не снято.
Превосходно задуманная сцена, когда писарь читает бумагу с проклятием и голосом превращает эту бумагу в панегирик Пугачеву, снята так неотчетливо, что о смысле можно только догадываться.
Пугачев принимает парад. Перед ним церемониальным маршем проходят солдаты екатерининских полков, еще не понимая, что происходит и где они находятся. Ненавидя Емельяна, ведут свои роты офицеры.
