Взрыв уничтожил несколько сот человек, и то случайно так мало: высокие крутые берега реки отразили главный удар.
Через несколько дней Таск поехал на разведку пути в вагоне, прицепленном к паровозу.
Курды устроили крушение. Крушения они устраивали очень часто, несмотря на то что из соседних деревень были взяты заложники.
Купе Таска было раздавлено, а сам он контужен. Скоро он пришел в себя и был принесен на станцию, но оказалось, что он потерял возможность говорить.
Войска пошли без него.
Ехать под знаком Красного Креста он не решился, а нанял проводника, чтобы тот обвел его кругом через Горную Армению.
В горах уже ждали нападения курдов. Армяне под начальством унтер-офицеров, вернувшихся с фронта, держали правильное сторожевое охранение. Наших приняли очень недоверчиво и под конвоем провели в село.
Село состояло из саклей, полувкопанных в стену горы. Наших устроили ночевать в одной из этих саклей. Тут же грелись ягнята; в углу рожала женщина.
После ряда мытарств, пройдя около 300 верст горами, наши вышли опять на линию железной дороги, сделав, считая по воздушной линии, меньше 30 верст.
Здесь они были переняты татарами, но предводитель отряда, учитель, пропустил их вперед, и они вышли снова в армянское расположение.
Так проходил и так кончился русский «Анабазис», или, вернее, «Катабазис», отход нескольких десятков тысяч, идущих так же, как и товарищи Ксенофонта, по путям Курдистана, и к тому же идущих тоже с выборным начальством.
Произошли ли курды от кардухов Ксенофонта или нет, их нравы остались прежними.
Но дух пробивающихся на родину воинов изменяется. Может быть, все объясняется тем, что воины Ксенофонта были воины профессиональные, а наши — воины по несчастию.
Еще один рассказ, совсем небольшой.
Недели три тому назад я встретил в вагоне поезда, идущего из Петрограда в Москву, одного солдата персидской армии.
Он рассказал мне еще подробность про взрыв.
После взрыва солдаты, окруженные врагами, ждущие подвижного состава, занялись тем, что собирали и составляли из кусков разорванные тела товарищей.
Собирали долго.
Конечно, части тела у многих перемешали. Один офицер подошел к длинному ряду положенных трупов.
Крайний покойник был собран из оставшихся частей.
Это было туловище крупного человека. К нему была приставлена маленькая голова, и на груди лежали маленькие, неровные руки, обе левые.
Офицер смотрел довольно долго, потом сел на землю и стал хохотать… хохотать… хохотать…
В Тифлисе — я возвращаюсь к своему пути — было сделано одно преступление.
Послали броневой поезд куда-то разоружать солдат и убили пулеметным огнем несколько тысяч.
Броневой поезд ездил вообще по линии, как-то самоопределившись, и его обвиняли во многих убийствах.
Я всунулся в вагон и поехал на Баку.
Вся станция разнесена буквально вдребезги.
Били ее, очевидно, ожесточенно и долго.
Воды на станции не было.
Следы крушения попадались довольно часто.
Я вспоминаю сейчас другую дорогу: караванный путь через Кущинский перевал на Дильман.
Этот путь шел через земли курдского хана Синко…
Туда я ехал ночью на автомобиле. Дорога была усеяна с обеих сторон костями.
Два-три скелета еще имеют несколько кусков кровавого мяса.
Глаза волков блестели при свете фонарей совсем низко над землей. По три пары рядом. Одна пара повыше, другая ниже. Волки были довольны.
Обратно у меня сломался автомобиль под Дильманом, у той скалы, на которой есть барельеф, изображающий каких-то всадников, очевидно эпохи Селевкидов.
Я из упрямства пошел пешком. Было уже лунно. Караваны по ночам там не ходили, боясь грабежей.
Я прошел всю дорогу, слушая речку, то поднимаясь над ней, то идя по воде.
Шел, вспоминая рисунки детских книг, изображающих путь каравана.
И в самом деле, только лошадиными и верблюжьими костями отмечены эти пути.
Так же был отмечен путь наших эшелонов.
