Вечером девятого числа восьмого лунного месяца Чжан Жолу, тот самый почтенный старец, что сыграл важную роль в уборке поля сражения и захоронении павших героев, созвал всех деревенских жителей. У Чжан Жолу один глаз был большим, а другой маленьким, он выделялся на фоне толпы и слыл интеллигентом высшего порядка, поскольку отучился в частной школе. Он мобилизовал жителей на укрепление земляного вала и починку прохудившихся ворот на входе в деревню, а ещё отправил людей отбивать ночные стражи и дежурить. В случае опасности нужно было подать сигнал, ударив в гонг. Услышав звук гонга, вся деревня, включая женщин, стариков и детей, должна была собраться на земляном валу. По рассказам матери, Чжан Жолу говорил зычно, в его голосе слышались металлические нотки:
— Односельчане, сплотившись, можно сдвинуть с места и гору Тайшань![81] Так что если мы встанем плечо к плечу, черти не попадут в деревню!
В тот момент в поле за деревней гаркнул пулемёт, у старого ночного сторожа разорвалась макушка, он пару раз шатнулся и повалился с земляного вала, отчего среди собравшихся началась паника. Почтенный учитель Чжан Жолу, стоявший посреди улицы, громко взывал:
— Односельчане, не паникуйте! Давайте следовать нашему плану! Скорее поднимайтесь на вал! Односельчане, не бойтесь смерти, кто боится смерти, тот непременно умрёт, а кто не боится — тот выживет! Но даже если помрём, то всё равно не дадим чертям войти в деревню!
Мать увидела, как мужчины, пригнувшись, начали подниматься на вал и залегли в густых зарослях бирючины на склоне. У бабушки дрожали ноги, она топталась на месте и не могла ступить и шагу, а потом со слезами спросила:
— Родненький, а что детям делать?
Дедушка с ружьём в руках прибежал обратно и со злостью отчитал бабушку:
— Что ревёшь-то? Сейчас уже что жить, что умереть — всё едино!
Бабушка не осмелилась возражать, из её глаз брызнули слёзы. Дедушка обернулся и посмотрел на земляной вал, который ещё не начали обстреливать, одной рукой схватил мою мать, второй — бабушку и побежал с ними на огород позади нашего дома, где сажали редьку да капусту. Посередине огорода был высохший колодец, а над ним всё ещё возвышался старый колодезный журавль. Дедушка заглянул внутрь и велел бабушке:
— В колодце нет воды, спрячь пока там детей. Когда японцы уберутся, мы их оттуда вытащим.
Бабушка стояла, как деревянный чурбан, но сделала так, как распорядился дед.
Дедушка прикрепил к журавлю верёвку, потом обвязал ей мою мать за пояс. Тут у них над головами что-то резко просвистело, и какая-то диковинная чёрная штуковина упала к соседям в свинарник. Страшный грохот сотряс небо и всколыхнул землю, словно бы всё вокруг с треском разорвалось, над свинарником взметнулся столп дыма, и во все стороны разлетелись осколки, навоз с землёй и ошмётки свиных туш. Одна свиная нога приземлилась прямо перед матерью, а белые сухожилия внутри извивались, как пиявки. Так моя в ту пору пятнадцатилетняя мать услышала впервые в жизни пушечный залп. Уцелевшая при взрыве свинья с диким визгом перемахнула через высоченное ограждение. Мать и её братишка, мой дядя, заревели от страха. Дедушка объяснил:
— Японские черти палят из пушек. — Потом он назвал мать молочным именем: — Краса, тебе уже пятнадцать лет, ты всё понимаешь. Сиди в колодце и присматривай хорошенько за братишкой. Когда черти уберутся восвояси, я тебя вытащу.
Ещё один японский снаряд разорвался в деревне. Дедушка начал крутить ручку и опустил мать вниз. Её ноги коснулись обломков кирпичей и глины, которая нападала туда. В колодце сгустилась кромешная темнота, лишь над головой вдалеке виднелось пятно лунного света размером с мельничный жёрнов, на фоне которого появилось дедушкино лицо. А потом раздался его крик:
— Развяжи верёвку!
Мама развязала верёвку на поясе, и на её глазах она рывками поднялась наверх. Она услышала, как родители ругаются возле колодца, как грохочут взрывы снарядов и громко рыдает её мать, моя бабушка. В круге света снова показалось дедушкино лицо. Он крикнул:
— Краса, спускаю братика, будь осторожна!
Мать увидела, как спускают на верёвке её трёхлетнего братишку, который барахтается в воздухе, суча ручками и ножками, и горько плачет. Гнилая верёвка натянулась и подрагивала. Колодезный журавль скрипел. Бабушка перегнулась через бортик колодца, звала дядю по имени и причитала:
— Аньцзы, малыш мой, Аньцзы…
Лицо бабушки блестело от слёз, они капали в колодец одна за другой. Верёвка достигла дна, малыш коснулся ногами земли, раскинул ручонки и с плачем принялся звать бабушку:
— Мамочка, я хочу наверх… подними меня обратно, мамочка… мамочка…
Бабушка с силой потянула верёвку, и мать услышала её стенания:
— Аньцзы, кровиночка моя…сыночек мой родной…
Дедушкина большая рука оттащила бабушку, но она не отпускала верёвку. Дедушка резко отпихнул её, и бабушка повалилась на бок. Верёвка полетела вниз, а дядя оступился и упал в объятия старшей сестры.
Мать услышала, как дедушка рыкнул:
— Дурная ты баба! Хочешь, чтоб они поднялись и ждали тут смерти? Ну-ка быстро ступай на земляной вал. Если японцы ворвутся в деревню, никто не уцелеет!
— Краса… Аньцзы… Краса-а-а… Аньцзы-ы-ы… — До матери доносились издалека всхлипывания бабушки. Снова раздался пушечный залп, и со стенок колодца посыпалась земля. После взрыва мать перестала слышать голос бабушки, и только круг света величиной с жёрнов да старый колодезный журавль на фоне неба нависали над их головами.
Маленький дядя продолжал плакать, мать развязала верёвку на его поясе и попыталась развеселить:
— Аньцзы, милый мой братишка! Не плачь, а то накличешь чертей. У них глаза красные, а когти зелёные, они как услышат детский рёв, сразу тут как тут…
Дядя перестал плакать, уставившись чёрными круглыми глазёнками в лицо сестры. В горле его всё ещё что-то булькало, икая, он обвил шею моей матери горячими, как огонь, пухлыми ручками. Над их головами ухали пушки, строчили пулемёты, стреляли винтовки. Та-та-та, замолкали и снова — та-та-та. Мать подняла голову и напряжённо вслушивалась в происходящее наверху.
Она смутно уловила гневный клич дедушки Жолу и галдёж деревенских мужиков. На дне колодца было сыро и прохладно, со стенок обвалилась кладка, обнажая белую землю и корни дерева, а сохранившаяся часть кладки заросла густым слоем тёмно-зелёного мха. Маленький дядя в её объятиях дёрнулся пару раз и снова расплакался, всхлипывая:
— Сестрёнка, я хочу к маме… хочу наверх…
— Аньцзы, малыш… мама вместе с папой пошли бить чертей, вот прогонят их и сразу вернутся за нами. — Мать успокаивала маленького дядю, но сама не выдержала и разревелась,
