— Вполне достаточно, — ответила Наоми.
— Так ты собираешься нам помочь?
Вопрос повис в воздухе, многозначительный, полный тонкого смысла. Не "почему ты была на его корабле", не "откуда ты его знаешь", и не "кто же ты для него, что он хвастается перед тобой своими планами". Просто: "ты собираешься нам помогать?"
— Ты в порядке? — прошептал Амос.
— Что? Я в порядке, — ответила она.
— Потому что ты вроде как нервничаешь, — сказал Амос, и одновременно с ним Наоми сказала:
— Мне нужен иммунитет от уголовного преследования.
Казалось, из комнаты выпустили воздух. Это не было признанием, но ее слова складывались в картину, которую никто из них не захотел бы признавать возможной. Просьба об иммунитете говорила о существовании вины, даже если они не знали, в чем она виновата.
Улыбка Авасаралы была снисходительной и дружелюбной, и он был почти уверен, вводящей в заблуждение.
— Полная неприкосновенность?
— Для всех нас.
— Для кого это "для всех нас"? — спросила Авсарала, тщательно проговаривая каждое слово. — Для твоих друзей из Флота Освобождения?
— Экипаж "Росинанта", — сказала Наоми, а затем запнулась. Выдержала паузу. — И, возможно, ещё один человек.
Алекс мельком взглянул на Амоса. Она что, знала о Клариссе? Это она ее имела в виду? Амос улыбался дружелюбной, бессодержательной улыбкой. Авасарала стучала ногтями по столу.
— Не за Землю, — сказала Авасарала. — Не за упавшие камни. За это ни для кого никакого иммунитета.
Алекс видел, что слова попали в цель. Слезы появились в глазах Наоми, наполняясь серебром и светом.
— Экипаж "Росинанта", — сказала она. — Другой... я могу попросить помилования и рассмотрения позже. Если возникнет такая возможность.
— Для Инароса?
— Нет, — ответила Наоми. — Его можно к чертям сжечь.
— Мне нужна полная ясность, — сказала Авасарала. — Вы, как бывший член группы Инароса, готовы обмениваться полной и достоверной информацией о его деятельности как до, так и после бомбардировки Земли в обмен на полную неприкосновенность экипажа "Росинанта" по любому вопросу, не связанному с нынешними атаками?
То, что в заявлении не было ненормативной лексики, придало ему солидность, которая нервировала Алекса.
— Да, — сказала Наоми. — Именно так.
Лицо Авсаралы осталось каменным.
— Рада слышать это от тебя, милая. Я волновалась, что недооценивала тебя, — она поднялась на ноги и тут же ухватилась за стол, чертыхаясь себе под нос. — Мне не хватает силы тяжести. Половину времени я чувствую себя как на гребаном батуте. Я собираюсь пойти принять снотворное и лечь, пока со мной не случился психический срыв, а что касается расследования, то оно начнется утром.
— Мы будем там, где вам будет угодно, — сказал Холден, — и мы ничего не собираемся скрывать. Он все так же держал руку Наоми, ее и его пальцы сплелись. Так что вроде бы теперь наконец была надежда. А насчет ничего не скрывать… Что ж, Амос ведь еще ничего не рассказал.
Собрание закончилось, больше кроме этого дел на повестке не было. Авасарала ушла, но остальные, включая Бобби, пошли в охраняемый холл, прошли через пропускной пункт и все вместе вышли в публичный зал. Сосредоточенное молчание понемногу уступило место более приземленным разговорам: есть ли где-нибудь место, где еда лучше, чем на кухне «Роси». Или если не лучше, то по крайней мере разнообразнее. Будет ли Наоми пить спиртное, потому что в небольшом местном пабе уровнем ниже, похоже, могло найтись неплохое пиво. Никто не спрашивал Бобби, присоединится ли она к ним. Это предполагалось само собой. Все время, пока они семенили и подскакивали в низкой гравитации, Наоми и Холден держали друг друга за руки. Амос и Бобби травили прошлые шуточки. Это был самый что ни на есть обычный разговор, и это вселяло в Алекса надежду. Между всем тем, что произошло, что происходило сейчас, что только еще надвигалось на них из смутного, неясного будущего, все еще происходили моменты вроде этого. Так что, может быть, несмотря на все, что творится, все еще будет в порядке.
На широком спуске Чандраян Плаза, где поток картов, мехов и людей, идущих наполовину вприпрыжку, спускался по широкому скату глубже в толщу Луны, Амос прочистил горло.
— Так что там насчет защиты от преследования для команды?
— Это нужно не только тебе, — сказала Наоми, превращая всё в шутку, но не только.
— Да понял, — сказал Амос. — Я тут подумал, что если взять новичка. Ну знаете, типа свежая кровь в команде. Дополнительные навыки не помешают.
— Хорошая идея, — сказал Холден. — У тебя есть кто-то на примете?
Глава 51: Наоми
— Нет, черт возьми, — сказал Джим, когда они остались в апартаментах вдвоём. — Нет от слова "совсем". О нет, мать её, нет. Наверное, есть миллиард разных способов сказать "нет", и мне всё равно придётся уйти на второй круг, чтобы выразить всю глубину этого конкретного "нет". Кларисса Мао?! На "Роси"? Почему все хором не кричат: "Давайте этого не делать"?
— И всё же, — сказала она, медленно дрейфуя вниз к кровати, — ты обещал Амосу, что подумаешь.
Джим пытался было расхаживать по комнате взад и вперёд, но слабая лунная гравитация затрудняла процесс. Он сдался и сел в ногах кровати.
— Мы только что вновь собрались вместе. С нами была Бобби. Я не хотел портить момент.
— А. Момент.
Она закрыла глаза. Болело всё. Болела кожа. В опухшие глаза словно насыпали песка. Болели суставы рук и ног. Болели колени. Кончики пальцев были такими чувствительными, будто с них содрали кожу. Головная боль вызывала у неё чувство неимоверной хрупкости, а от слишком быстрых движений в голове начинало стучать. И всё же теперь ей было лучше, чем раньше. И будет ещё лучше. Медленно, за несколько дней, а может, недель она вновь станет собой. Или какой-то из версий себя. Но даже если часть ущерба была непоправимой, ей станет лучше, чем сейчас. Ещё нет, но скоро.
Алекс, Амос и Бобби ушли за пивом и едой. Их едой. Пиццей, или фалафелем, или сашими. Едой Земли. На Луне не водилось хороших красных кибблов, а если и так, то их точно не подавали там, куда пойдут они. Какая-то её часть желала, чтобы Джим ушёл с ними, а не остался с ней. Другая часть испытывала эйфорию на грани со слезами оттого, что она была здесь, что сбежала, что всё было кончено. Ей представлялось, что её душа стала горсткой игральных костей, которые катились и катились, и всё, что на них выпадало, определяло вид всей её оставшейся жизни.
— Я имею в виду...
