— Владимир Сергеевич, можно личный вопрос?
— Давай.
— Вы-то сами в какую группу тогда стремились? Во вторую?
— Ну, если бы не мой дотошный характер, предчувствие и логическое мышление, оказался бы я после очень хорошей физико-математической школы в четвертой, как и ты. И был бы, думаю, совсем не хуже… Признайся, ты ведь тогда на лестнице удивился, что председатель правления с ходу понял ваш не самый простой для среднего человека прикол с касательной в нижней точке кривой?
— Еще бы!
— Вот то-то и оно… На беду для самого себя, советское образование учило людей не только знать, но и мыслить…
— А на беду-то почему?
— Ну, в моем случае мои развитые образованием мысли привели к тому, что я решил стать внесистемным деятелем и ни к какой из тогдашних высших групп не стремиться. Так, кстати, решил совсем не только один я… Чего рот закрыл, говори давай! В первый раз, что-ли, со мной беседуешь? — не бойся.
— Да вы ж за сравнение с теми, кто из третьей группы прикидывается внесистемными и антиправительственными… Да и с самой третьей группой если сравнивать — от нормальных людей можно и по морде получить…
Председатель от души посмеялся.
— Эх, Коля! Ты же сам правильно применил тут слово «прикидывается». А вот я решил стать внесистемным на самом деле, потому что понимал — эта система долго не проживет.
— Сильное решение… Ведь можно было и со временем очень даже не угадать. Ленин вон к пятидесяти только до власти добрался.
— Когда молод, даже самые смелые решения даются намного проще. А ведь ты и сам молодец, соображаешь! Не исключено, что Ленин молодым тоже просто понял бесперспективность царизма, а за коммунизм уцепился в виду его несистемности… А я, будучи здравомыслящим циником, руководствовался не столь возвышенными мотивами и лишь понимал, что после падения деньги неизбежно вернут свою первоначальную роль. Само собой, рубли после краха стали бы деньгами отнюдь не сразу, поэтому я и занялся валютой…
— То есть денежными знаками тех стран, где деньги играли правильную, не социалистическую роль?
— Именно! А уже потом, когда возникла возможность создать банк — сразу за нее и уцепился.
— Стремное это было дело, с валютой, да в советское время…
— И не говори… Ладно, отойду я. Читай, тут книг, я думаю, достаточно — усмехнулся председатель, указав на два здоровенных шкафа. Музыку можешь поставить хоть на всю катушку, тут звукоизоляция хорошая, проверял, ни хрена снаружи не слышно.
— Да зачем на всю… Если читать, то лучше негромко…
— К обеду приду.
Дверь за председателем закрылась, а Николай, быстро разобравшись с проигрывателем, поставил диск Ricci & Poveri 1983 года. Зазвучала, по мнению Николая, если и не бессмертная, но очень успешно пережившая несколько поколений и не забытая песня Voulez-Vous Danser, а он подошел к полкам, на которых было много чего из ранее не прочитанного. Выбрав «Пересадочную станцию» Саймака, Николай уселся на удобный диван и погрузился в чтение.
Глава 95
Тем временем белая машина уже подъехала к краю леса недалеко электростанции. С двух километров она была не слишком заметна из-за своего цвета, к тому же хозяин присыпал ее окна снегом, свернув в сторону с дороги. Замаскировавшись таким образом, он достал купленную по дороге подзорную трубу и начал рассматривать дом. Размеры строения чувствовались даже на двухкилометровом удалении, хотя рассмотреть мелкие детали не всегда удавалось из-за идущего легкого снежка. Домина, конечно, немаленький, но и их-то завтра будет больше десятка… В принципе, нормально, но… только если точно знать, сколько именно там в доме людей. Кстати, а дом-то на изрядном отшибе находится! Ни дороги, ни тропинки… И следов к нему не ведет никаких. Пожалуй, задачу это отчасти упрощает — если кто вылезет, то однозначно наследит… Однако, и холодно же тут, черт возьми! Ветер дует, зараза, да и снег в ботинки слегка забрался — торопился, а одет-то совсем не для загородной прогулки. Быстро пошевелив извилинами, наблюдающий проделал небольшое окошко в насыпанном им на лобовое стекло снеге и залез в машину. Доложив шефу о своих наблюдениях, которые пока что заключались в том, что в дом очень мало кто шатается, наблюдатель продолжал смотреть за домом. Через полтора часа из дома показались два лыжника, а кто-то третий закрыл дверь. Так… трое. Стекло совсем не добавляло четкости, однако, то, что лыжниками были девка с парнем возрастом явно до двадцати, рассмотреть удалось отчетливо. Через час лыжники вернулись и, воспользовавшись тем, что они ехали спиной к нему, наблюдатель быстро выскочил из машины и спрятался за ней. На этот раз дверь дома открыли сами приехавшие, однако, третий постоялец дома успел мелькнуть в прихожей, помогая вошедшим. Да… сильно смахивает на Моркофьева, лица не разглядеть, но габаритами — уж точно, таких здоровых людей не так и много. Доложив о результатах наблюдения, человек с подзорной трубой продолжал находиться в машине до рано наступившей зимней темноты, однако наружу больше никто не показался. Пожалуй их там действительно трое, хотя… нельзя списывать со счетов и иные варианты. Но они маловероятны — будь там в доме намного большая орава, приходилось бы регулярно мотаться за продуктами и к дому точно была бы прокатана дорога. А ее нет… Стало быть, еще максимум два-три человека, но не более. С огромным трудом и проклятиями выехав обратно на дорогу, что было отнюдь не просто на замерзшей и застревавшей в снегу машине, наблюдатель еще раз отзвонился шефу и по пустым праздничным дорогам быстро покатил в Москву.
В Москве тем временем тоже стемнело. Николай, который отвлекся на очень неплохой обед с председателем, как раз дочитал книгу. Читал он с пяти лет и довольно быстро, книга не отняла у него много времени. Играла музыка, на сей раз Midnight Dancer[19] группы Arabesque. Появился председатель.
— Со значительной вероятностью там их только трое.
— Понятно…
— Волнуешься?
— А вы бы не волновались?
— Конечно. Да я и сам сейчас изрядно волнуюсь…
— Мда, а ведь мне надо будет хоть как-то заснуть. Переться сонным на такое дело…
— Это точно… Не скакать же тебе, как вот этому… полуночному танцору…
— Эх… многие ли у нас понимали в те времена хотя бы перевод названия этой песни?
— Ну, думаю, что не больше, чем число людей у них, понимающих, почему мы это до сих пор с удовольствием слушаем… Кстати, а ты-то сам понимаешь?
— Ну, Вы ж сами говорили про музыкальные вкусы людей в 16 лет, но, думаю, что совсем не только поэтому… В те времена лет было меньше, трава зеленее, небо голубее, девчонки красивее да и мы сами, если в рифму, молодее… Наверно, это тоска по безвозвратно ушедшей молодости и делаемым под эту музыку юношеским глупостям. Один облысевший человек сказал, что, когда он
