— Мда, Коля… Ты стал, прямо, как они.
— Ну, их многие не любят… Смотрю, и Вы — не исключение.
— Да как мне их любить, когда они же, те, которые в этой комнате были, меня по молодости вместе с Профессором и всей компанией замели…
— Так вот почему шеф перебил «не надо фамилий» при рассказе, как его… вроде бы, Миши, про Джексона… Понятно, какая фамилия бы прозвучала…
— Ну, и не только моя, а еще и того обормота, который сейчас парализованным лежит, не иначе, как с горя, после того, как мы его вице-президента раскусили. Да и еще есть довольно известные люди, но тут фамилий тоже не надо…
— Хм. А как же Вы их на работу взяли, хоть и не любите?
— Да это было частью моей договоренности с той системой. Не иначе, как банальный тест — прогнусь я, или нет…
— Ну, вижу, что Вы хотели договориться.
— Хотел, а как же… Хоть и сразу честно сказал, что любить их я не буду… Ответили прямо, что от меня потребуется не любовь, а приличная зарплата…
— Ясно…
— А через несколько лет нервы мои не выдержали постоянного созерцания их рож и я спросил у них в сердцах о том, если в их шайке хоть один начальник отдела не оттуда.
— Ох, и понятно мне, кем именно был этот человек, в зеркало на него пялюсь… Прогоните, раз я стал, как они? Но не было же у меня иного выхода, совсем не было! Сами видите, чего стряслось…
— Нет, не прогоню… И не только потому, что мы в ответе за тех, кого приручили, и не столько потому, что ты сейчас не только не врешь, но и прав… И даже не только по следующей причине, хотя она и чрезвычайно важна…
— А в чем она? Что-то не вижу…
— Эх, Коля! Да на тебе же держалось все международное обращение пластиковых карт! Хорошенько подумай, что могло бы быть, если б у тебя не получилось! Ты же весь мир, считай, спас! Что это у тебя с лицом стало-то?
— Как бы Вам, Владимир Сергеевич, сказать…
— Да уж, как есть…
— Сложное это ощущение, действительно сложное… С одной стороны, самокритичная часть мозга советует побыстрее сдернуть с себя красные обтягивающие треники, майку с английской буквой «S» и перестать ощущать себя Суперменом…
Председатель хохотнул.
— А какая другая сторона этого сложного ощущения?
— Это жуть… страшная жуть от того, что могло случиться… И то, что держал на себе действительно миллиарды не то, что долларов — людей… Ну и гордость тоже есть… Правда, она опять в мысли о красных трениках уходит… Да и выгляжу я совсем не по геройски.
— К твоему сведению, Коля, великое множество настоящих героев имели совершенно не геройский вид… Чего замялся-то?
— Да хочу спросить, а в чем же еще причина того, зачем Вы меня повысили? Если, как Вы сказали, и последняя причина не совсем та…
— Ладно, скажу… Ты ведь в чем-то был прав, когда спрашивал меня про психологию…
— Неужто на самом деле диссертацию пишете?
— Нет, но причина действительно психологическая. Мне часто хочется просто-напросто с достаточно толковым человеком спокойно, без помех и прочих посетителей поговорить, как говорят в народе «за жизнь». На разных совещаниях — понятное дело, не выйдет, будешь говорить лично с кем еще — могут и залезть в кабинет влиятельные люди по какому-то срочному делу, хоть и извинятся. А вот на отчет службы безопасности я строго-настрого запретил всем соваться и отучил…
— Эх, а я сейчас уже практически негоден, раз стал, как они…
— Ну ты, Коля, еще не являешься неисправимым, выхода у тебя действительно не было никакого… Почему-то ты усмехнулся грустно…
— Ох, и прогоните же Вы меня…
— Уж сколько раз не прогнал, успокойся и говори…
— Как бы получше объяснить, начну издалека. Когда шеф говорил со своим коллегой оттуда, у меня после рассказа о Джексоне невольно вырвался вопрос: «Представляю себе, сколько Вы еще могли бы рассказать!». Оба они, прямо-таки хором, вздохнули…
— К чему это ты клонишь?
— Да к тому, что Вы же сами, не говоря обо мне, через одно только знание всей этой истории, в чем-то уже стали, как они, что, кстати, неисправимо. И Вам самому придется хранить эту тайну, а не хвастать в хорошей компании тем, что мои сотрудники мир спасли…
Смех председателя был чрезвычайно грустным…
— От всякой мудрости — действительно много печали… Стало быть, действительно придется о некоторых вещах говорить только со своими, прямо, как они…
— Это точно. Опасное оно, даже само такое знание…
— Верно ты, Коля, сказал, верно… Ладно, пойдем к сейфу, там еще кое-чего осталось…
В сейфе действительно осталось пачек тридцать с сотенными Евро. Председатель отложил четыре пачки, очевидно, для отсутствующих, и выгреб все остальное, не считая. Николай подумал и решительно оставил еще четыре пачки.
— Это почему?
— Ну, две я попрошу потом взять, потихоньку от жены. Знаете, наверно, присказку об относительности ценности денег?
— Тыща, о которой жена не знает, гораздо ценнее десяти, о которых ей известно?
— Именно.
— А еще две?
— Ну, нельзя же руководство без денег оставлять, мало ли что…
— А ведь прав ты… Слушай, можно тебе очень личный вопрос, можешь не отвечать, если не захочешь…
— Давайте.
— Тяжело это… — последовавший жест у горла четко и однозначно показал, что именно.
— Тяжело… Даже если учитывать то, что головой понимаешь — оставь их в живых, так умрет минимум в десяток раз больше, а уж у скольких жизнь сократиться на годы… К тому же оба смотрели в глаза и умерли очень достойно…
— Ну, Коля, добро пожаловать к нам, сволочам… Это не какие-то там мелкие шалости с козочками, а что-то намного серьезнее…
— Ну, спасибо, утешили… А вообще… порой у ставших сволочами порой нет никакого иного выхода.
— Пожалуй, что так… А Петя-то явно закосел, испугался…
— Ну, на вид он был действительно больным…
— Закосел, поверь моему чутью, не захотел на себя это брать и тебе скинул… Ладно, давай отвезу тебя домой да жену твою успокою, а то еще разводится тебе придется. Только вот водилу и охрану разбужу.
— Водилу-то понятно, а вот охрана… Неужто спят?
— Да ж они завсегда дрыхнут, даже и при Сталине спали… Ворошилов как-то, глядя на спящего охранника, спрашивал у Сталина: «Кто кого охраняет?». Охранник, кстати, невзирая на все современные сказки о тех временах, был после этого вопроса целехонек, ничего с ним плохого не было… Где живешь-то?
— За МКАДом в Перловке.
— А, не страшно, все равно дороги пустые…
Тем временем, пользуясь темнотой, расставленными в нужных местах временными камерами наблюдения и людьми с рациями, следящими за окрестной обстановкой, все книги и бумаги из квартиры Моркофьева быстро выносились в больших мешках в автомобили. Пару фонарей пришлось заранее разбить, после чего процесс пошел, как по маслу. Книг оказалось очень до черта и почти все непонятные, математические. Да и в немногих обычных книгах могли быть тайные записи, перебирать их не
