Чтобы прочитать все еще раз внимательнее, Стольник вышел из туалета, в котором было темно, и сел на какое-то бревно. Сколько времени читал, он не знал, но солнце уже вышло из-за горизонта, когда из состояния переваривания слов в образы Стольника вывел сердитый прапорщик, ругающий бездельника Вовку, который сначала проспал, а потом оказалось, что уазик не заводится. Так что еще куча времени понадобилась для поиска трактора и запуска машины «с толкача».
– Пошли быстро позавтракаем, а то сейчас Вовка приедет, обалдуй этакий, – немного отойдя от злости, пробурчал Прапор.
– Василь Иванович, а что такое коммунизм? – решил Стольник выяснить одно из незнакомых слов.
– Ты где это слово такое выискал? – оборачиваясь и подняв брови, удивился Прапор и, заметив газету в руках Стольника, добавил: – А ну дай посмотрю.
Несколькими резкими жестами развернув газету и увидев ее название, прапорщик Василько хмыкнул.
– Эти газеты я пару лет назад у нашей почтальонши Нюры взял за услугу, огород помог вскопать, в хозяйстве пригодятся. Само собой, кроме газет, еще пузырь получил и сало, но я не из-за этого помогал. Баба она просто хорошая. И одинокая, как это бывает. Газеты эти ушедшей эпохи, информации полезной ты там не найдешь. Пойдем завтракать, я уже разогрел то, что Светка с вечера приготовила. А когда трапезничать закончим, я тебе расскажу краткий боевой курс истории. – Прапор слегка похлопал по плечу своего подопечного. – А коммунизм – это сказка, к которой общество оказалось не готово на голодный желудок. Ведь одной сказкой сыт не будешь.
Глава 7. Дорога
Машина оказалась незамысловатой геометрической формы, темно-зеленого цвета. Водитель Вовка в затертой гимнастерке без погон зевал во весь рот, рискуя вывихнуть челюсть, и жаловался на раннюю поездку.
Вначале им пришлось заехать за доктором Максимычем.
После того как Прапор зашел в дом, оттуда послышались гневные тирады жены Максимыча, ответное бурчание Василия Ивановича, скрип дверей сарая и какое-то копошение. Наконец из дома к машине подошел прапорщик Василько, неся на плече местного Чехова.
– В дурке алкаша этого и оставь, замучил он меня уже! – с крыльца прокричала Татьяна.
Как только Прапор закинул «груз» на заднее сиденье, а сам залез вперед, машина тронулась.
– Татьяна вчера его в сарае закрыла, а он там заначку припрятал, вот и догнался, – пояснил Иваныч всем присутствующим.
– Иваныч, а без него никак? А то он мне все сиденья загадит! – жалобно заныл Вовка.
– Не боись, Максимыч – профессиональный алкоголик, он самогон из себя не выпустит даже в бессознательном состоянии, – успокоил его прапорщик. – Чехов говорил, что главврача знает, так что без него нам никак. Надеюсь, пока будем ехать двести километров, отойдет.
Вовка только вздохнул, но потом, почувствовав в Стольнике неискушенного слушателя, принялся рассказывать о своих сексуальных победах над некоей Галькой, в подробностях рассказывая все опробованные с ней элементы немецких порнофильмов. И о том, как его приревновала Клавка, баба на восемь лет старше его, с которой Вовка сожительствовал последнее время. В доказательство своих сексуальных побед Вовка показывал зубы, одного из которых не хватало.
– Вот блин! – процедил Вовка, поняв, что его рассказы никому не интересны. – Дорога все время к солнцу идет, слепит невозможно. Лучше бы ночью поехали.
Природа успела напитаться утренним светом, она уже готовилась к лету, но пока ограничивалась тактичными намеками. Дорога то взбиралась на пологие холмы, становясь ближе к солнцу, то неспешно спускалась в низины, пересекая маленькие островки из деревьев в морях полей.
«К солнцу» – что-то знакомое звучало в этой фразе. Она будто наполняла жизнь смыслом.
– Василий Иванович, что значит «Ура»? – внезапно спросил Стольник.
– Это крик русских воинов, – покосился на спрашивающего Прапор.
– Он означает «к солнцу»?
– Он означает «вперед, в атаку!», – нахмурившись, ответил Прапор и принялся подробно объяснять. Рассказ прапорщика в отставке кипел горечью за утрату побед великих отцов, поскольку потомки о них почти забыли.
Так в голове Стольника вырисовывалась история России с ее революциями и сменой диктаторов на предателей, разваливших империю.
– Вот говорят «великий русский народ». А чем велик наш народ? Классической литературой? Так ее в основном дворяне писали: Пушкин, Толстой, Лермонтов, – да все те, кого как класс потом вырезали, а более поздние писатели – наследники уничтоженной эпохи. Победой во Второй мировой войне? Да, наши отцы уничтожили фашизм, миллионами жизней заплатив за продолжение жизни своего народа. Зато их внуки сейчас в фашистской форме ходят по Красной площади или пьяной толпой убивают иностранцев, поскольку русские женщины устали от пьяного быдла и обращают внимание на иноземцев – умытых и ухоженных.
Великая страна… Ну, если только в смысле что большая. Так-то рождается народа меньше, чем умирает, заселить страну не можем. Эх!
По-видимому, у Прапора эта тема наболела, раньше красноречия ожидать от него не приходилось.
От такого количества противоречивой информации Стольнику становилось не по себе.
Огромная страна, огромные противоречия, хмельной прапорщик, задохнувшаяся под собственным весом империя, степные просторы, царящий бардак, новые надежды, подаренные новым лидером. Относительно новым, потому что он правил уже второе десятилетие. И народ уже устал, поскольку лидер призывает трудиться на благо страны, а не подает все на блюдечке с голубой каемочкой… Светящее, но не греющее солнце.
Как ни странно, все это не пугало, а вызывало интерес.
Стольник уставился в окно. Степные просторы притягивали чем-то неведомым. Было в них нечто близкое. То, что казалось родным и знакомым, но он не мог понять, что именно. Может, в них был ответ, кто он такой?
– Василь Иваныч, а что такое «Аркаим»? – поинтересовался Стольник. Он помнил, что гаишники упоминали это слово, когда гадали, откуда он мог появиться.
– Вспомнил? – радостно воскликнул прапорщик.
– Нет, просто слышал, что есть такое место.
– Есть, – разочарованно подтвердил Василько. – Относительно недалеко от нас. Полсотни километров, ну или чуть больше.
– А что там?
– Ничего интересного. Я специально
