В комнате было очень жарко, но Лолу так знобило, что пришлось завернуться в плед. Господи, какие же грустные глаза были у Бертрана в Москве… Он как будто прощался с ней. Навсегда. Лучше тебе не знать. Слезы хлынули рекой, они обжигали кожу, не принося облегчения, а потом вдруг иссякли. О чем ты думал, папа, когда окончательно потерял контроль?
– Что такое, дорогая, ты плакала?
Франк поглаживал ей руки. Он вошел так тихо, что Лола не услышала, а теперь очнулась и никак не могла понять, сколько времени находилась в прострации.
– Что случилось?
– …
– Да что с тобой такое?
Лола не реагировала. Франк собрал валявшиеся на ковре бумаги, внимательно их прочел, и она трагическим тоном пересказала разговор с гинекологом. Франк поежился.
– Какая разница, 23-е или 7-е, если все параметры в норме? – спросил он.
Лола не ответила. Муж посмотрел в ее бутылочно-зеленые, ставшие прозрачными от слез глаза, и прошептал:
– Ты не хочешь близнецов?
Она снова заплакала.
– Нет… Да… Конечно хочу!
«Дело во мне…» – коротко подумал Франк и тут же прогнал эту мысль, чтобы она не передалась жене. При других обстоятельствах он бы не повел себя так, но сегодня мечта о заветном повышении должна была вот-вот сбыться и возобладала над остатками ratio[23]. Он взял лицо жены в ладони, и она прошептала сдавленным голосом:
– Я все время думаю о папе. Он заблудился. Со мной происходит то же самое.
Она отдалилась, плыла по воле волн, была где-то очень далеко. Франк не убирал ладони, не отпускал ее взгляд.
– Держись за меня, Лола.
Он прижал ее к себе. Или она прислонилась к нему, потому что сил хватило только на этот лживый жест.
– Станет легче, когда мы окажемся во Франкфурте. Во всем виноват дерьмовый халтурный тест. Но что такое две недели по сравнению со всей жизнью? Наши прекрасные дети родятся на четырнадцать дней позже – и что с того? Верно, дорогая?
– Да.
Что значат две недели? Все.
Жизнь вернулась в привычное русло, и следующие три дня Лола провела у матери. Предложил это Франк, а она не стала спорить. «Одиночество бывает невыносимым». Опасная мысль. Почему раньше я никогда не думала о тебе, папа? С чего вдруг начала сейчас? Зачем использую тебя так? Из-за чего ты пил? Когда это началось?
Она сдала анализы, прочла результаты и ничего не поняла. Интернет посеял в душе смятение и страхи. Врач – на сей раз он был в кричаще-красной рубашке – невозмутимо подтвердил свой прогноз касательно сроков. Лола снова увидела два сердечка в пузырях, которые скоро превратятся в детей. Ее детей.
Эльза, одетая в бледно-голубое платье, ждала Лолу у открытых ворот. Она молча взяла сестру за руку, повела ее в сад, на то место, где они любили лежать в детстве, расстелила на траве розовую скатерть, сказала: «Я вернусь, Лола-Лола!» – и убежала в дом. Молодая женщина проследила за ней взглядом, думая о Марне, такой обольстительной и обманчиво спокойной. Тополя шелестели листьями, как бабочки в аквариуме, и Лоле казалось, что они звучат у нее внутри. Она хотела бы броситься в реку и плыть по течению к морю, но заметила мать с подносом и Эльзу с глазированным малиновым тортом в руках. Только она умела создавать подобную красоту. Лола заставила себя улыбнуться. Эльза, как всегда, накрыла на четверых – папа с нами! Торт оказался божественно вкусным. Нет, я и за все сокровища мира не поменяла бы эту сестру на другую, «нормальную».
В конце недели супруги Милан приехали в Олерон. Лола лежала в шезлонге под тенистым деревом и обсуждала «проблемы бытия» с Дианой, Робином, Наташей и ее вечным Матье – он в очередной раз вернулся в жизнь темноволосой стюардессы. Наташа веселилась, целовала приятеля, занималась с ним любовью на пляже при луне, но предчувствие очередного разрыва скрывала плохо.
Матье ничем не напоминал Бертрана Руа – разве что непостоянством, – и Лола несколько раз порывалась поговорить с ним, но не стала. Струсила? Не в этом дело. Нельзя читать мораль ближнему, если у тебя самого совесть нечиста. Кроме того, она все время недомогала: организм отвергал любую еду.
Засыпала теперь Лола, как Бертран, по щелчку пальцев, а просыпаясь утром, с тоской вспоминала, что придется завтракать. Франк забеспокоился, поговорил по телефону с врачом. Тот посоветовал перейти на дробное питание и принимать пищу лежа.
Лола послушалась – и поправилась на триста граммов. Анализы были нормальные, все шло хорошо. Дети зачаты в начале июня, на диване в гостиной, под небом, «нашпигованном» самолетами. «Со временем многие вещи наладятся…» – пообещал любитель ярких рубашек. Какие именно? – думала Лола, глядя на слишком широкие, слишком голубые и нагло-розовые полоски. Пусть выдаст сертификат, в котором черным по белому будут перечислены и растолкованы эти самые свинские «вещи»! Нечего повторять: «Я еще раз внимательно просмотрел историю болезни Эльзы и не нашел ни одной генетической или хромосомной «поломки», а значит, причин беспокоиться нет. Как я уже сказал, остальное будет идти своим чередом…» Тарабарщина. Она насчитала по десять полосок каждого цвета, и это только спереди. Вышла в коридор и произнесла «придушенным» голосом:
– Ради всего святого, пусть кто-нибудь скажет этому… эскулапу, чтобы застегивал халат!
– Плохое настроение? – спросил Франк.
Лола посмотрела недобрым взглядом и отчеканила:
– Мы найдем другого доктора, понимающего назначение пуговиц и умеющего отвечать на вопросы!
6
На 50-й день беременности Лола проснулась полная сил. Где Бертран? А на 51-й едва смогла встать. Так лучше.
Она перестала летать и потеряла в зарплате, но зачем ей сейчас жизнь, полная опасностей? Сегодня, сейчас, в данной ситуации? С Бертраном?
Лучше общаться с грузчиками, такелажниками и упаковщиками багажа, анализировать сметы и несусветные расценки на «оказание услуг населению». Она не читала газет, не смотрела в повторе репортаж Бертрана Руа «Вода на Тибете», но все-таки сделала четыре «подхода» к компьютеру. Дважды загрузка обрывалась, один раз она прервала ее сама, а в последний раз, увидев на экране название, запаниковала и вообще выдернула шнур из розетки, как будто столкнулась с призраком. Заледеневшие пальцы никак не хотели разгибаться.
Она была на год моложе, беззаботнее, свободнее, глупее и безрассуднее. Она открыла глаза в номере гостиницы в стиле рококо, хотела посмотреть на часы, Бертран остановил ее, уронил пульт от телевизора, и он включился. Они синхронно повернули головы и уставились на мужчину в хаки, стоявшего посреди реки. Рыбак забрасывал спиннинг широким отработанным движением. Лола села, Бертран перебрался ей за спину, приподнял волосы и поцеловал родинку. Смотреть в глаза друг другу становилось опасно, оба это понимали.
– Случается, что ты попадаешь на пленку сам, когда снимаешь фильм?
– Никогда. Ассистентки у меня нет.
– А ты бы хотел, чтобы
